Как оказалось, курьеры могут передавать сообщения очень быстро. Не за минуты, конечно, но за считанные дни. Сногсшибательную новость о том, что война еще не началась, а русский император уже захапал Курляндию, а также о демарше Карла и гибели моих офицеров, достигли нас с упомянутым Карлом практически одновременно.

Читая послание Остермана, единственного, как оказалось, здравомыслящего человека, оставшегося на данный момент во всей Курляндии, я разбил три чашки о стену своего кабинета здесь в Кронштадте. Потом взял себя в руки, весьма относительно надо сказать, и сел писать письмо Карлу, в котором едва ли не обвинял его в жутком предательстве, в ходе которого были умерщвлены мои офицеры. Судя по количеству клякс в ответе, точнее, не в ответе, а в письме, отправленном из Вены одновременно с моим, Карл пребывал в похожем состоянии, обвиняя меня в захвате Курляндии. Пока я старался без матов составить ответ, Карл получил мое письмо, прочел и задумался. Войны начинались и за меньшее, чем убийство всех находящихся на территории в тот момент еще не захваченной, а вполне дружественной страны офицеров. И что Митаве очень сильно повезло, что Кропотов слез с горшка и бледный от мук и от горя все же умудрился навести порядок, не отдав город озверевшей солдатне. Короче, если убрать все политическое словоблудие, Карл признает за мной полное право присоединить лоханувшееся по полной герцогство к Лифляндии. Взамен он намекает на то, что мы братья, и договор вообще-то действует, да и Мария-Терезия еще дитя, а помолвка с принцем Уэльским — это далеко не свадьба, поэтому будущим родственникам он, конечно гадить не будет, но полный нейтралитет обещает. Кроме того, если я подумаю о том, чтобы отдать в качестве свадебного подарка кузине безусловно завоеванную, а как же иначе, половину Польши аккурат по Карпаты, да герцогство Литовское, то он, возможно поможет с Пруссией, в рамках нашего договора, естественно, если Фридрих-Вильгельм все же нападет. К тому же Карл намекнул, что по слухам, к отравлению причастен Август, или кто-то из его двора, а значит, у меня нет никаких поводов вступаться за эту гниду.

Я к тому времени уже остыл и разослал гонцов с требованием доставить мне офицеров, которых я помнил, как великолепных военачальников, правда, часть из них еще совсем молодыми оказалась, но где я возьму других?! За помощь против Пруссии я чуть было не пообещал Карлу Швецию, но вовремя опомнился, тем более что ко мне прискакал очередной гонец, на этот раз из Дании от моего царственного собрата Фредерика пятого. Господи, я так скоро во всех этих Фридрихах, Фредриках и Фредериках запутаюсь, вот истинный крест, однажды перепутаю и в письме назову кого-нибудь не так, и очередную войну получу. Датский Фредерик выражал мне сочувствие по поводу жуткой трагедии, произошедшей с моими офицерами, похоже, уже весь мир знает, что меня почти обескровили, вот только Митава все еще была под моим контролем, а это значило, что не такой уж я беспомощный, чтобы с радостным визгом бросаться пробовать меня на прочность. Также Фредерик издалека намекал на то, что возможно, он сможет мне всячески помочь, как царственному собрату, разумеется, и пока придурок шведский пойдет воевать со мной, он вполне сможет пощипать шведов со своей стороны. Что ему многого не надо — вернуть бы свое. Я пожал плечами и ответил, что, почему бы и нет? Пожалуйста, мародерствуйте на здоровье.

Вот только Пруссия пока молчала, видимо Фридрих-Вильгельм ждал, наблюдая и решая, чью же сторону принять.

Все эти переговоры стали вообще возможны по одной простой причине — англичане весьма самоуверенно отказались от местного лоцмана и, попав в шторм, внезапно осознали, что северные моря — это не те моря, к которым они привыкли, это нечто совершенно другое. Флотилию разбросало по всей акватории Балтийского моря. И пока шведы их собирали, отлавливая по одному, и доводя до своих безопасных гаваней, у меня и появилось время, столь мне необходимое, чтобы подготовиться и решить, что делать дальше. Вот только я никак не мог предугадать диверсии против моих офицеров. Почему-то я думал, что в этом времени до подобного не опускаются. Ага, как же, не опускаются. Как выяснилось, еще как опускаются, и именно это поставило жирную точку в моих размышлениях насчет применения доступных мне знаний во взаимодействии с местными реалиями и доступными технологиями. Последнее — крайне важно: я в такой ярости пребывал в первые дни, когда узнал про случившееся в Митаве, что вполне мог бы ядерную бомбу забабахать и на ком-нибудь испытать. К счастью, я не мог этого сделать чисто физически, а потом немного успокоился и начал думать более рационально.

— Государь, офицеры Адмиралтейства прибыли, — Митька вошел в кабинет, служивший одновременно и моей мастерской, и принялся расставлять стулья вокруг эллипсовидного стола. И пускай думают, что я в детстве с романтикой Камелота переборщил, но именно такой вариант был мне ближе. Особенно с моряками, потому что, если я для пехоты еще могу с умным видом что-нибудь насоветовать, то морское сражение для меня — это даже не темный лес, это гораздо хуже.

— Помоги в ящик убрать и можешь приглашать, — я отступил на шаг назад и внимательно осмотрел мину, и лишь потом мы с Митькой осторожно поместили ее в ящик, набитый соломой.

Митька быстро закрыл ящик и оттащил его к остальным, затем подошел к дверям, распахнул их и пригласил войти и рассаживаться стоящих за дверью людей. Когда все заняли свои места, я поздоровался, жестом приказав оставить лишние церемонии — не до политесов сейчас, и начал с места и в карьер.

— Как обстоят наши дела? Флот в сколько вымпелов мы сможем выставить против англичан и шведов? Говорите, не стесняйтесь, я вас сюда за этим и пригласил, чтобы совместно решить, как будем наши порты защищать, — я обвел собравшихся внимательным взглядом.

— Флот находился в некотором запустении, кроме последнего года, государь, Петр Алексеевич, — начал было говорить Бредаль, возглавлявший Адмиралтейскую контору.

— Я прекрасно знаю, что преступно мало времени уделял делам флота, и лишь год назад мы начали возрождать то, что почти похоронили. Я также знаю, что, согласно договора с Испанией Архангельские верфи, а также здешние Кронштадтские не стоят пустыми уже год как минимум, поэтому я повторяю вопрос, сколько кораблей мы сможем предоставить для противодействия англичанам и шведам?

— Два восьмидесяти пушечных линкора, двенадцать шестидесяти шести пушечных, двенадцать фрегатов и порядка пяти десятков галер. Но галеры не смогут держать бой с англичанами — это точно, — вместо Бредаля ответил Дэниэль Вильстер. — Однако, благодаря выделенным суммам все линкоры и фрегаты приведены в полный порядок и отремонтированы. Почти все как новенькие. Верфи были заняты галерами, но это было согласовано с тобой, государь, — я кивнул, ну да согласовано, я же не спорю. Зато государственный заказ, оставшийся еще с времен так называемого правления Катьки, был выполнен, да и дерево отлежалось, для постройки средних кораблей, в слишком больших я пока не видел смысла. Значит, у нас есть, чем встретить флот противника, которого изрядно потрепало в негостеприимном Балтийском море. Это уже кое-что. — И, государь, Петр Алексеевич, может быть все-таки вернем в строй «Петра второго», «Полтаву» и «Святого Михаила»? Они в прекрасном состоянии и их орудия…

— Нет, — прервал я его. — Федор Иванович, все ли готово к отбытию? — обратился я к Соймонову, сидящему как раз неподалеку.

— Все, — кивнул он, и задал встречный вопрос. — Как я понимаю, моя задача будет заключаться в составление карт тех мест и вод, в которых мы будем проплывать?

— Верно, — я кивнул. — Шиповник, сухую смородину и белые грибы загрузили?

— Да, но я не совсем понимаю…

— Считай это моей блажью, Федор Иванович, но ни дай тебе Бог вернуться с половиной, а то и меньше человек команды, но с нетронутыми именно этими запасами, уж лучше сразу готовьтесь к бо-о-о-льшим неприятностям. Потому что я узнаю, уж поверьте мне, жрали вы эти ягоды, варили ли из них настои, и что сделали с грибами, так что выбрасывать за борт — это будет не вариант, — все это я произнес с очень ласковой улыбкой на губах. — И это правило должно быть внесено в морской устав, и касается оно всех. Так что, Федор Иванович, забирай с собой Шельтинга и можете отправляться. Провожать, уж извини, не буду. Да, Беренга вытаскивай из Ревелевских борделей, или где он на пару с расстригой время до убытия проводит, и выдвигаетесь. Каждый лишний день, проведенный в порту, уменьшает ваши шансы благополучно дойти до места вашей будущей зимовки.

Я проводил взглядом поднявшихся из-за стола офицеров, которые, негромко переговариваясь вышли из кабинета. Ну что же, можно собой гордиться. Несмотря на все потрясения, в такой короткий срок умудриться собрать экспедицию Беринга, ввести в ее штат помешанного картографа и воинственного монаха-расстригу, в миру Козыревского Ивана Петровича, прославившегося своим и похождениями по землям Сибири и Дальнего Востока, и даже не поругаться с церковью из-за того, что Козыревского отправил не на плаху, а с Берингом учить православию туземцев Америки, хотя то, что Беринг походил по бережку именно Америки, пересекая сравнительно неширокий пролив, еще не знал никто — это все надо было суметь. У меня получилось, хоть и пришлось три прекрасных корабля отдать на такую потеху, но, если все в итоге удастся, то овчинка безусловно будет стоить выделки.

Дверь за вышедшими офицерами флота закрылась, и я снова посмотрел на Зотова, а затем обвел взглядом оставшихся, кусая губы от осознания того, насколько же их мало. Мой взгляд остановился на Сиверсе.

— Ну что же, я назначаю адмиралом Сиверса Петра Ивановича, контр-адмиралом Зотова Конова Никитича. Флагман в предстоящей кампании — «Леферм». Бумаги о назначениях вам вручит мой секретарь Дмитрий Кузин. А сейчас я хочу услышать, как именно вы предлагаете дать отпор англичанам, которые решили и в нашей Балтике хозяевами себя почувствовать, и их подпевалам шведам. И да, отдельно я хочу услышать, что случилось с потаенным судном «Морель», и как мы можем очень быстро его починить?