Завоеватели-партизаны, а также пара десятков переселенцев с других станций, осмотревшись, поняли, куда они попали. Попытки вернуться на прежние места жительства жестко пресекались инспекторами Республики – ведь это противоречило разнарядке. Они были обречены жить на Партизанской и поэтому чувствовали себя попавшими в западню. Словно пауки, оказавшиеся в одной запертой банке, они начинали звереть и, казалось, были готовы сожрать друг друга. Когда пришедший на станцию администратор-юнец попытался организовать работы, от него отмахивались. Просьбы и взывания к гражданскому долгу вызывали дружный рогат. То, что не подымаясь на Поверхность они не добудут себе пищи, тоже не смущало обитателей Партизанской. Они отыскивали в ходах еще не сгнившие побеги леса, перетирали их, варили и ели, запивая негустой харч брагой, сделанной из этих же побегов. Один раз, когда Глеб стал угрожать подчиненным, его просто избили.
Глеб уже считал недели, когда придет время сдавать налог по разнарядке, – сдавать им было просто нечего. Его разжалуют в рабочие, скорее всего, отправят на эту же станцию, и он будет тупо дожидаться смерти от голода, болезни или соседского ножа. Единственный, кто не давал Глебу Батуре возможности подчиниться безвольному желанию сложить руки, – это его давно погибший отец. Молодой Батура был уверен, что отец видит его с того света и презирает его слабости. Трясущимися руками он написал доклад в инспекторат Центра о положении дел на Партизанской. На удивление, его не только не разжаловали, но и оказали помощь. Единственная помощь, в которой никогда не отказывали власти Республики – это силовое подавление бунтов, мятежей и неповиновений.
Уже через три дня на станцию пришла пятерка убров и десяток армейцев. Командир-спецназовец отдал честь молодому администратору и сообщил, что ждет его распоряжений. Увидев растерянность Батуры, он без тени насмешки сам себе отдал распоряжение: «Действуем по обычной схеме» – и вышел из администраторской. Став в центре платформы, он пробасил:
– Жители станции Партизанская, построиться на платформе в две шеренги.
Дюжина женщин с детьми да несколько подростков скорее из любопытства, чем из страха, вышли на платформу. Остальные не обратили внимание на этот призыв. А некоторые, не выползая со своих берлог, которые язык не повернется назвать даже хижинами, бросили офицеру несколько похабных фраз, главным образом рекомендуя ему убраться. Спецназовец ничуть не удивился и жестом дал команду своим людям действовать.
Через полчаса на платформе стоял ровный строй обитателей станции. Шестеро наиболее упрямых, в том числе одна женщина, валялись прямо перед ними, корчась от переломов и истекая кровью. Некоторые из стоявших в строю тоже едва держались на ногах: к похмелью и голодной слабости добавились болезненные ушибы и отрезвляющие зуботычины. А спецназовец тихим назидательным голосом объяснял, почтительно указывая рукой на Глеба:
– Для непонятливых объясняю: это – администратор станции Партизанская! Он назначен вам Инспекторатом Республики и его полномочия определены Конституцией Республики. Он олицетворяет для вас Республику. Он ваш начальник, ваш защитник, ваш отец и ваш бог. Его просьба для вас приказ. Его приказ для вас закон жизни. Пока он говорит, никто не смеет раскрыть рот. Едва он закончил говорить, все спешат выполнить его требования. Единственное ваше желание – угодить администратору. Даже подыхая, последнее, о чем вы должны думать, это все ли вы успели сделать, что он просил. Вам понятно это? А ну хором!
Последнюю фразу офицер прорычал, и партизаны вразнобой поспешили ответить: «Понятно… Да… Все поняли». Офицер, почтительно склонив голову, дал слово Батуре. Тот, волнуясь, сообщил:
– Зна-а-ачит так… Это… Сейчас мы сделаем перепись, значит… Разобьемся по бригадам… Выберем бригадиров, значит… Обязанности… это… распределим… И, значит, сегодня надо будет идти на Поверхность… Поздновато, конечно, но придется идти и распахивать … это… целину…
Одна из женщин перебила Батуру:
– Так скафандры у нас старые, фильтров нет. Мы же за три сезона подохнем все…
Она не успела договорить. Командир едва повел подбородком, а спецназовец уже влетел в строй, схватил за волосы говорившую, вытащил ее вперед, подзатыльником свалил на колени, придавив лицом к полу. Офицер прокомментировал:
– Все-таки непонятливый вы народ. Ну не ясно я, что ли, втолковывал вам, что пока говорит администратор, все молчат? Все вопросы задаются после того, как договорит администратор. И то, если он разрешит. Кому-то еще это не понятно?
– Понятно… Понятно… – прогудели партизаны.
Глеб уже более уверенно закончил свою речь:
– Потом, значит, семенную картошку привезут. Сажать надо будет… А скафандры и фильтры купим с урожая. Сами виноваты, что вам их не за что купить. Если отсажаемся быстро и слаженно, так я кредит на скафандры, фильтры и все такое прочее попытаюсь получить. А пока что вы меня не убедили, что можете работать. Если сработаемся, глядишь, и заживем неплохо. Вопросы еще есть?
Все молчали, лишь один полупьяный мужик дружелюбно ответил:
– Да какие еще вопросы! Тебя все поняли. Давай, приступай…
Задыхаясь от мощного удара в живот, мужик свалился на колени рядом с женщиной. Офицер терпеливо объяснял:
– Никто не смеет обращаться к администратору на «ты», никакого панибратства… И еще. Мы первое время здесь побудем с вами, чтобы всю дурь повыбивать с ваших бошек. А когда уйдем, помните, что ежели с администратором что-нибудь случится: тяжесть какая на голову упадет, или пропадет он куда-нибудь, мы вернемся. Но вам рекомендую удавиться еще до нашего прихода.