Я мчусь по проспекту Курчатова навстречу кошмару. Позади раскинулись корпуса «Атоммаша», впереди распростер объятия родной город. Он стремительно приближается – мертвый, разрушенный, как и весь мир. Осознавать это невыносимо. Сердце сжимается при виде осыпающихся домов, тронутых плесенью стен и гниющих автомобилей. Что же тянет меня каждый раз на заброшенные улицы Волгодонска? Это похоже на самобичевание. Мне кажется, Аксинья специально загнала меня сюда, заточила, а теперь наблюдает за мной, веселится, глядя на мои мучения. У искореженного здания техникума приходится замедлиться – прямо посреди проспекта развернуло «КамАЗ», на его ржавом боку отчетливо виднеются глубокие борозды. Того, кто их оставил, лучше обходить, – а еще лучше объезжать – за километр. В осколках стекол, кое-где еще оставшихся в окнах техникума, сверкает солнце, периодически показывающееся из-за низких серых туч. Духота давит, остатки асфальтовой дороги исходят паром. Я кидаю беспокойный взгляд на дозиметр – фон слегка завышен, но волноваться не стоит. Петляю между брошенных автомобилей, миную ряд обшарпанных жилых домов и здание банка, опутанное бурыми колючими ветками растений.
За вычищенным до голого пола гипермаркетом, построенным некогда на месте долгостроя Горкома, открывается площадь Курчатова. Ее фонтаны давно пересохли, от них остались одни кривые ржавые трубки. Прямо в центре площади, перед зданием типового совкового Дворца культуры имени Курчатова, резвятся одичалые шавки. Повизгивают, отнимают друг у друга какой-то сомнительного вида комок, спутанный и грязный. При звуках мотора собаки поднимают морды, но тут же отводят взгляд – я им не по зубам, и они, к их же счастью, это очень быстро понимают.
Дворец культуры выглядит мрачно: облицовочная плитка облетела, в стенах, там, где были высокие стекла, теперь огромные чернеющие провалы, гнутые фонарные столбы без плафонов – словно трезубцы, воткнутые в землю. И веет от Дворца чем-то нехорошим. Смутное чувство тревоги закрадывается внутрь, и я понимаю: близко лучше не подходить. Но в просветах между ДК и жилыми домами вдруг сверкают золотые купола храма Рождества Христова. Зрелище настолько красивое, что я останавливаю байк и приглушаю двигатель, чтобы насладиться увиденным. Отсюда храм кажется абсолютно целым – белокаменные стены и купола, заблестевшие в выглянувшем солнце, возносятся ввысь. Здание частично укрыто от глаз деревьями парка «Молодежный», ранее именуемого в простонародье «полем дураков», потому что ничего путного на территории будущего парка так и не построили. Зато позже часть парка отдали под храм, и пустырь, наконец, засиял новыми красками.
Трогаюсь. Байк медленно движется дальше. Вот и дорожное кольцо развязки с памятником «Мирный Атом», по словам Степаненко – опасное место с аномалией. Здесь надо быть осторожнее. На первый взгляд, ничего опасного не бросается в глаза, но шестое чувство вопит, предостерегает. Памятник – один из главных символов города. Этакая скульптура, которая представляет собой орбиты элементарных частиц атома, обвитые виноградом. Такой выбор неслучаен – Волгодонск задумывался как город атомщиков, и обязан своим существованием именно атомной энергетике. А виноградные грозди – тоже часть истории города, который славится своим виноградом. В народе «Атом» окрестили «бублик с изюмом».
Засмотревшись, не сразу замечаю, что одна из виноградных лоз, опутывающих памятник, еле заметно подрагивает. И только когда гибкая лиана устремляется ко мне, я выкручиваю руль, виляю в сторону, но все равно не успеваю скрыться. От удара меня прилично прикладывает к гнилому каркасу автомобиля, благодаря которому я все еще удерживаюсь в седле. Я срываю с бедра топорик и опускаю лезвие на вцепившуюся в заднее колесо лиану. Перерубить с первого раза не удается, но я неистово наношу удар за ударом, пока обрубок не уползает назад, извиваясь в дорожной пыли. Срываю остатки лианы с колеса. Надо торопиться, пока путь свободен. И тут я вижу их.
Назвать людьми эти создания у меня не поворачивается язык. Сплошь серые, любые детали внешности и одежды ускользают от взгляда, так, что виден только контур. Но в их чертах лиц я вижу что-то до боли знакомое. И с ужасом вдруг понимаю, откуда они. Кто-то покопался в моей памяти и выудил на свет забытые образы родных, друзей, просто знакомых. Смешал все в кучу и явил на свет эти порождения, медленно бредущие ко мне. Но этого не может быть! Все, что происходит сейчас со мной, – нереально! Я зажмуриваю глаза и трясу головой, но наваждение не проходит.
Они все ближе. Идут на меня молча, без единого звука, в их вытянутых серых лицах я читаю безразличие. Впервые за долгое время самообладание покидает меня. Я вскидываю «ТТ» и яростно жму на спусковой крючок. Пули рвут в клочья эти лишенные эмоций лица. Но им на смену приходят другие. Кольцо вокруг меня сужается, чувствую, как серость проникает в мозг, подавляет эмоции и чувства. Скоро я стану одним из них, таким же серым, лишенным души. Пустой оболочкой. Страшно.
Врешь, я так просто не сдамся!
Движения даются с трудом, будто приходится продираться сквозь густой кисель, на плечах – словно мешок с песком, затрудняющий движения, руки будто опутаны тяжелыми стальными цепями. Я кричу от злости, но не замечаю этого. Мой крик тут же вязнет в серых лицах, растворяется без остатка, глохнет, запутавшись в размытых контурах. Ближайшее создание хватает меня за руку, в локте резко вспыхивает боль, как от ожога. Я инстинктивно одергиваю руку и тычу топориком прямо в лицо ближайшей серости. И тут все заканчивается. Заполонившая все вокруг серость беззвучно осыпается осколками на асфальт, который впитывает их в себя, словно губка. Уже через секунду, я, оглушенный тишиной, уставший от борьбы, но не сломленный, озираюсь по сторонам посреди улицы, но вокруг все мертво и неподвижно.
Что это было? Уж не мираж ли? Не зря Степаненко предупреждал про сильную ментальную угрозу. Надо бежать отсюда, пока атака не повторилась. Кто знает, что там еще в запасе у того, кто атаковал меня.
Вдруг мне кажется, что на другой стороне улицы, там, где возле жилого дома стоял небольшой памятник безымянной девушке с книгой, какое-то движение. Неужели опять мираж? Опять это противное липкое чувство? Страх? Я вглядываюсь сквозь стекло шлема и понимаю – не показалось. Будто и не памятник это вовсе. И определенно в стройной фигурке девушки, медленно плывущей сейчас ко мне, есть что-то знакомое. Она смеется, и в этом мелодичном красивом звуке, который подхватил ветер, я чую враждебность. Прочь, прочь отсюда! Руки и ноги еле слушаются меня, когда я пытаюсь завести внезапно заглохший байк. Ну, давай, старина! Сейчас не время!
Мотоцикл досадливо ворчит, но все-таки уступает моим просьбам, и я, не решаясь лишний раз обернуться, мчусь мимо здания информационного пресс-центра АЭС, от которого остались только плиты и перекрытия, а все зеркальное великолепие окон осыпалось давным-давно, и дальше по проспекту. Но слова догоняют меня, словно кнут обжигая спину:
– Тебе не убежать от судьбы, странник!
Я выжимаю газ до упора, объезжая навсегда застывшие автомобили на дороге, а спустя несколько мгновений ныряю направо, на улицу Смолякова, к пункту моего назначения.
– Ну-ка, придержи коней! – хриплый голос мужчины, стоящего под раскидистой акацией, звучит негромко.
Он здесь явно не один, иначе бы не был так уверен в себе. Ага, среди веток что-то блеснуло. Наверняка оптика затаившегося снайпера. Впрочем, нужды в предупреждении нет – дорогу преграждает самодельный шлагбаум, и довольно внушительный.
Мужчина отлипает от кривоватого ствола дерева и не спеша, вразвалочку направляется ко мне. Его лицо обмотано то ли грязным шарфом, то ли тряпкой так, что видны лишь глаза. Одет в камуфляж, изрядно поношенный, а на локтях и коленках протертый почти до дыр. На первый взгляд кажется безоружным, но зачем ему тыкать в меня стволом, если в засаде сидит снайпер и следит за каждым моим движением? Я медленно поднимаю руки, демонстрируя пустые ладони:
– Я от Степаненко. Мне нужен Волк.
Мужик в камуфляже кивает.