На меня грустными пронзительно синими глазами смотрела хрупкая девочка лет девяти-десяти, изо всех сил стараясь не расплакаться, и увидев ее отчаяние и обиду, мне самой захотелось разрыдаться. Господи, кто эти люди? Почему они считают меня Эвелиной, когда я… не помню, кто, но это точно не мое имя!
— Она и меня забыла! — все-таки слезы брызнули из синих глаз, и девочка, закрыв лицо руками, вырвалась из рук Элеоноры и убежала из комнаты.
Я почувствовала себя виноватой в том, что все вокруг меня теперь выглядели ошарашенными и подавленными. Андреас понуро смотрел в окно, Михель задумчиво оглаживал седую бороду, а Элеонора, сдвинув рыжеватые брови, недовольно поправляла клетчатый плед на моих ногах.
Но разве я должна была соврать им?
Наконец, покусывая губы, Андреас подошел ко мне и присел на краешек кровати.
— Мы все постараемся, чтобы память к тебе вернулась, Эви, — проговорил он убежденно, поглаживая мою руку своими длинными ухоженными пальцами. — Но ты должна кое-что обещать!
— Что? — спросила я, нерешительно оглядывая окружающих.
— Что не будешь больше предпринимать попыток самостоятельно встать на ноги. Это не безопасно! В этот раз ты потеряла от удара головой память, а в другой раз, неудачно упав, можешь переломать себе что-либо или вообще разбить голову! Обещаешь, дорогая?
Услышав эти неожиданные слова, я впервые попыталась пошевелить ногами и с ужасом поняла, что почти не чувствую их! То есть они есть, но они меня не слушаются! Боже, что же со мной случилось? Я — инвалид?!
Глава 2
Внезапно виски прострелило острой болью, а перед глазами промелькнули кадры, как визжат тормоза, сжигая покрышки автомобиля, но неминуемый удар о бампер и капот отбрасывает меня на несколько метров. И перед тем, как погрузиться в темноту, я ощущаю острую боль на бедре и во всем теле… Но разве я тогда не умерла?!
Значит, мои больные ноги — результат аварии? Как бы мне об этом спросить? Поколебавшись, я все же задала осторожный вопрос:
— А что с моими ногами?
— Боже, деточка, ты и этого не помнишь? — с жалостью посмотрела на меня Элеонора.
Видя, что я не кривлю душой, старый граф решил прояснить ситуацию.
— Эви, я тебе всё расскажу, но только если ты не будешь вновь плакать и обвинять во всем себя, — сказал он, занимая место рядом со мной, снова заставив Андреаса молчаливо уступить.
— Я не буду, — пообещала я, потому что неведение было просто ужасно.
Вряд ли он удивит меня рассказом об аварии, потому что, как ни странно, воспоминания о ней, внезапно промелькнувшие в моей памяти, я приняла с каким-то необъяснимым равнодушием, словно все это произошло не со мной.
— Дело в том, что два года назад ты попала в аварию, — начал свой рассказ старик, пристально вглядываясь в мое лицо в ожидании возможной истерики.
Заметив, что я не собираюсь плакать, он продолжил уже более уверенно: