Глаза его расширились. Он потянулся к моему лицу слабеющей рукой:

– Господин мой Осирис…

– Куда лживый Некопта повел чужеземную царицу? – потребовал я ответа.

– В твой храм… В Абту.

Больше мне ничего и не нужно было знать. Я опустил седую голову Неферту на раскрашенные плитки пола.

– Ты хорошо поступил, смертный, теперь покойся с миром.

Он улыбнулся, вздохнул и навеки прекратил дышать. Итак, мой путь лежал в храм Осириса, в Абту.

Я отправился к царевичу Арамсету и рассказал ему, что случилось.

– Я не могу сейчас оставить дворец, Орион, – ответил он. – Повсюду могут оказаться лазутчики и убийцы, подосланные Некопта. Я должен оставаться здесь, возле отца.

Я согласился:

– Только скажи мне, где находится Абту, и предоставь средство туда добраться.

Абту оказался в двух днях езды на колеснице к северу от столицы.

– Я могу приказать, чтобы твоих лошадей меняли через каждые десять миль, – сказал царевич и предложил мне взять с собой Лукку и его воинов.

– Нет, теперь они охраняют только тебя. Не лишай их этого. А мне хватит колесничего и подсменных лошадей.

– Некопта будет в Абте не один, – предостерег меня Арамсет.

– Да, – согласился я. – Там буду и я.

И прежде чем встало солнце, я поднялся в военную колесницу, легкую и прочную, и встал возле загорелого египтянина. Тот щелкнул кнутом и погнал четырех могучих коней по царской дороге на север. При мне не было ничего, кроме железного меча, принадлежавшего Лукке; его на прощание подарил мне сам начальник хеттов. Да еще верный спутник – кинжал, который даже оставил след на моем правом бедре.

Мы отчаянно мчались по дороге, вздымая клубы пыли. Кони грохотали по утоптанной земле, колесничий ворчал и пыхтел, едва сдерживая четверку.

Мы останавливались на станциях царской почты только для того, чтобы поменять лошадей, чуть перекусить и хлебнуть освежающего вина. К утру следующего дня колесничий выдохся. Он едва сумел сойти с колесницы, когда мы остановились на половине пути. Я оставил его на станции, он все время умолял, чтобы я взял его с собой, говорил, что царевич запорет его до смерти, если узнает, что он бросил меня. Но я давно приглядывался к нему и теперь знал, как править лошадьми. Теперь я взял поводья в собственные руки. Однако усталость успела подкосить и мое тело.

Впрочем, я постоянно глушил ее предупреждающие сигналы, добавляя кислорода в собственную кровь, и гнал не останавливаясь четверку свежих коней.