Лошади метнулись в сторону, их выкатившиеся глаза побелели от страха, колесница едва не свалилась с утоптанной насыпи. Воин в ней устоял; одной рукой он держался за поручень, другую же занес над головой, направляя в мою грудь длиннейшее, омытое кровью копье.

Я заглянул в лицо Гектора, царевича Трои. Карие глаза оставались спокойными и невозмутимыми, без признаков гнева или жажды крови. Холодный и расчетливый воин, единственный мыслящий человек среди толпы жаждавших мести мужланов. Я заметил у него маленький округлый щит, почему-то царевич не пользовался длинным, какие носила остальная знать. На щите была изображена летящая цапля, – через тысячелетия такой стиль рисунков назовут японским.

Он приготовился метнуть копье в меня. Я отступил и, отбросив дротик и перехватив кленовое древко, свалил Гектора, перетащив его через поручни колесницы. Вырванное у него копье я метнул в голову возницы, который мгновенно рухнул по другую сторону повозки. Обезумевшие лошади, спотыкаясь, бились на узком пространстве; внезапно одна из них соскользнула с откоса, остальные с испуганным ржанием попятились назад, а потом повернули и, растоптав бедного возницу, рванулись к лагерю, в сторону далекого города, катя за собой опустевшую колесницу.

Гектор поднялся на ноги и, угрожая мечом, направился ко мне; я, держа копье словно дубинку, отразил удар и вновь сбил царевича с ног.

К этому времени на насыпь прибежали троянцы – пешие, без колесниц, потому что взбесившаяся упряжка Гектора распугала нападавших.

Я огляделся. Теперь ворота уже закрыли и ахейские лучники целились через ее щели. Некоторые воины успели подняться на насыпь и бросали оттуда камни и копья. Подняв над головой свой щит, стараясь укрыться от летевших снарядов, Гектор отступил. Что касается меня, то я легко уклонялся от троянских стрел.

Троянцы отступили, но только на расстояние полета стрелы, пущенной из лука. Там Гектор и приказал им остановиться.

Осада лагеря ахейцев, огражденного валом и рвом, в тылу которого спокойно плескалось море, продолжалась. Троянцы оставили за собой покрытое трупами поле боя.

Я залез на ворота, перебросил ногу через край, затем помедлил секунду, обратив взор на поле битвы. Должно быть, многие из молодых господ, приплывших сюда на нашем судне, теперь лежали там, лишившись великолепной брони, мечей с драгоценными рукоятками, богатой одежды, своих молодых жизней… Высоко в безоблачной небесной голубизне кружили птицы, теперь уже не чайки, а стервятники.

Политос обратился ко мне:

– Орион, должно быть, ты сын самого Ареса! Лишь великий воин может сразить царевича Гектора!

К его похвале присоединились и другие; я перелез через шаткие ворота и легко спрыгнул на землю. Меня окружили, принялись хлопать по спине и плечам, улыбаясь и крича, кто-то предложил мне деревянную чашу с вином:

– Ты спас весь наш лагерь!

– Твоя рука остановила коней царевича, словно десница самого Посейдона!

Даже надсмотрщик посмотрел на меня ласково.

– Фет так поступить не может, – сказал он, может быть впервые внимательно взглянув на меня своими выпученными лягушачьими глазами. – Почему воин оказался среди работников?

Ничуть не задумавшись, я ответил:

– Я должен был выполнить обет перед богом.

Ахейцы расступились с благоговейными улыбками. Лишь у надсмотрщика достало храбрости оставаться на месте. Он кивнул и сказал спокойно:

– Понимаю. Значит, твой бог сегодня доволен.