Глава 7

— Я бы убил подонка.

Брайан Уэбстер снова уселся на стул и провел руками по бедрам. Он знал, что за ним наблюдают, и делал вид, что не обращает на это внимания.

— Каждый вечер он приходил домой пьяный, — продолжал Брайан Уэбстер. — У него никогда не было работы, но он всегда находил деньги на выпивку. Сколько себя помню, он всегда был пьян. Когда я был маленьким, я его почти не видел. Мама укладывала меня и брата спать, а он, приходя домой, будил нас. Мы слышали, когда он появлялся. С криком, с руганью, швыряя вещи. И когда ему надоедало бить тарелки и чашки, он принимался за мою мать. Я не понимал, как она могла мириться со всем этим. Она знала, что идут разговоры про нее и ее мужа, но почему-то это ее не волновало. Я всегда жалел мать, но с годами, становясь старше, начал на нее злиться.

Помню, на мой день рождения, когда мне исполнилось двенадцать лет, она испекла пирог. Ко мне пришли друзья, человек десять, но мой папаша заявился пьяный и все испортил. Потом он ударил мать. Она две недели ходила с синяком под глазом — так сильно он ее стукнул. Я любил фантазировать, какой была бы наша жизнь без него. Мне хотелось, чтобы он умер. Вообще, все что угодно, лишь бы я, моя мать и брат жили спокойно. Позже, когда мне стукнуло шестнадцать, он стал придираться и ко мне. Он говорил, что я уже мужчина и должен научиться постоять за себя. Когда он бил мать, я очень хотел за нее заступиться. И помню, как возненавидел себя за то, что боюсь его и не защищаю мать. И это злило меня еще больше. Мне было четырнадцать, брату двенадцать. Мать могла бы уйти от него. И мы ушли бы с ней. Как-нибудь прожили бы. Но она оставалась с отцом. Она все сносила молча. Когда я говорил ей, что она должна бросить его, мать обычно повторяла, что он не виноват. Я не верил этому. Он приходил домой и каждый день избивал ее, а она говорила, что это не его вина. Но никто же не заставлял его торчать в пабе каждый день.

Дважды мы отправляли ее в больницу. Он разбил ей челюсть и сломал нос. И она по-прежнему оставалась с ним. Через какое-то время я возненавидел и ее. Я ненавидел ее за глупость, за то, что у нее не хватает решимости уйти от него. Ему ничего не стоило убить ее. Когда он был пьян, то не соображал, что делает. Ему было все равно, кому причинять боль.

Больше всего я боялся праздников — Рождества, Пасхи и других. Не было ни одного Рождества, которое бы он нам не испортил. Мама обычно готовила праздничный обед, а он сидел в пабе, только к ночи приходил домой, ругался и бил посуду.

Однажды на Рождество — это было года два назад — мы сидели за столом и ждали его к праздничному обеду. Он ввалился, еле держась на ногах, обозлился, что стол еще не накрыт, и перевернул его. Он разбросал все: тарелки, чашки, еду. Потом начал бить мать, а она, как всегда, даже не пыталась защищаться, ни разу не ударила его в ответ. Возможно, она боялась, что от этого будет еще хуже.

На полу валялся нож, и я наклонился за ним. Мне хотелось ударить его ножом. Я хотел убить подонка, но он увидел у меня этот нож. Наверное, он угадал мои намерения и накинулся на меня. Мать пыталась его остановить. Он ударил ее, она упала, и он продолжал ее бить. Я убежал, закрылся у себя в спальне, но он ворвался и жестоко меня избил. Я неделю не ходил в школу, пока не сошли синяки и не зажили раны. Но даже тогда мать ничего не предприняла. Она ко всему относилась как к должному. Я думаю, она просто привыкла к такой жизни.

Тогда я понял, что хочу его смерти и что если останусь жить с ними, то убью его. Я не мог мириться с тем, с чем мирилась моя мать. Поэтому мне пришлось уйти из дома.

Иначе я бы убил подонка.

Глава 8

Из-за жары окна в комнате открыли настежь. Сильно пахло бензином. За окном жаркий ветер, вонь от перегоревшего масла и дым смешивались с отвратительным запахом нефти и превращались в ядовитое облако. Оно висело над портом Сэнт-Пэнкрас-Гудз, как толстое одеяло, сотканное человеческими руками. Удушающая жара делала привычное зловоние все более невыносимым.

Лежа в кровати в гостинице на Оссалтон-стрит, Брайан Уэбстер видел в окно станцию Гудз-Ярд. По ржавым рельсам, извергая столбы пыли, взад и вперед катались вагоны.

Чувствуя на себе любопытные взгляды других, он наматывал свои космы на указательный палец и ни на кого не смотрел.

Эти другие были приблизительно его возраста: девятнадцатилетние, которым можно дать все сорок. Бездомная жизнь оставила на их лицах свой отпечаток. Ни единой свежей, озорной мордашки. Одинаково изможденные лица людей, которые никогда и ни о чем не мечтают, одинаковые усталые головы, где не может возникнуть ясная мысль. Словно кто-то систематически высасывал из них жизнь, вытягивал последние крупинки надежды и заменял их отчаянием.

Это были девочки и мальчики в возрасте от пятнадцати до двадцати.

Брайан Уэбстер нередко слышал выражение: «Беда приходит не спросясь» и знал, что это правда. Она, не спросясь, пришла к нему и ко всем другим в этой гостинице.