— Почему?

— Она слишком глубоко вросла, слишком запущена. В каждом легком по две опухоли. Одна из них, в правом легком, размером с кулак.

Глаза Райана несколько сузились, но в остальном он казался больше заинтригованным, чем напуганным. Ньюман по-прежнему не мог понять, дошел ли до больного смысл сказанного. Он давно замечал, что, когда больному сообщают особенно неприятную новость, его мозг как бы отгораживается от того, чего не хочет принять.

— И что же теперь? — настаивал Райан.

Ньюман пожал плечами. Это был вопрос, которого он боялся.

— Что вы можете сделать? — не унимался детектив.

— Мы ничего не можем сделать, мистер Райан. Рак у вас неоперабельный. И, как я уже говорил, он начинает распространяться.

— А химиотерапия?

Ньюман покачал головой.

— Слишком поздно, — ответил он не виляя.

Райан горько улыбнулся.

— Другими словами, я обречен, — сказал он. — Вы не можете меня оперировать и вы не можете меня лечить... Так?

— Совершенно верно.

— Почему же вы не сказали мне об этом сразу? — спросил он с вызовом. — Почему вы не сказали напрямик, что я обречен?

— Я думал, что об этом знает каждый и без моих объяснений. Мне очень жаль.

— Ладно, — процедил Райан сквозь зубы. — Сколько мне осталось?

— Это бывает у разных людей по-разному, — пояснил Ньюман.

— Ну а ваши предположения? — раздраженно настаивал Райан.

— Если рак будет развиваться с такой же скоростью, как сейчас, или быстрее, ну, вероятно, месяцев шесть.

Райан взглянул доктору в глаза.