Одна... Разумеется, Костя приезжал каждый день с утра, едва только я успевала открыть глаза. Его букетами было завалено все отделение – я договорилась с медсестрами, и те забирали ароматные веники сразу после отъезда моего ухажера. Меньше всего мне хотелось, чтобы Максим, приезжая вечером, натыкался на следы Костиного пребывания возле меня.
Несколько раз я честно пыталась серьезно поговорить с Костей, объяснить, что ничего не может быть и не будет – но он всегда, мягко улыбаясь, переводил разговор на другую тему. Мне казалось, что я разговариваю со стеной, со стулом, со стойкой капельницы – с чем угодно, только не с сидящим рядом со мной живым мужчиной...
Дела шли на поправку, мне разрешили сперва сидеть, потом вставать и ходить по палате, а затем и по двору. Кончался июнь, стояла нестерпимая духота, отцветала сирень, и ее запах заполнял воздух вокруг. В аккуратном больничном дворике все было засажено кустами с бледно-фиолетовыми гроздьями, под ними уютно мостились лавочки, вдоль которых я прокладывала свой ежедневный маршрут. От одной к другой, как переход с привалами... С ногами все было в порядке, но вот левая рука плохо слушалась, ночами болела, а стоило мне уснуть на левом боку, как потом, проснувшись, приходилась разминать и растирать онемевшую конечность от кончиков пальцев до плеча. Это беспокоило не только меня, но и доктора, и Максима, и, разумеется, Костю, который приставал к Дмитрию Сергеевичу едва ли не с кинжалом, требуя показать меня кому-то еще. Но приехавший на консультацию старенький профессор-невролог, осмотрев меня, заявил, что это временное явление, пройдет, беспокоиться не стоит – и от меня все отстали. Меня же в этой ситуации очень расстраивало и настораживало другое...
Иван не приезжал ко мне и не звонил. Это нонсенс – чтобы Ванька, мой партнер с семилетнего возраста, мой неизменный друг и помощник, вдруг взял и ни разу не позвонил, не заехал, не узнал, как я и что со мной. Пару раз я пробовала набрать ему сама, но натыкалась на автоматический голос в трубке «Абонент временно недоступен». Мне почему-то показалось, что я знаю причину. Наверняка за это время Красовская успела обработать моего партнера, наобещать с три короба, а Иван мог согласиться. С одной стороны, его можно понять – неизвестно, когда я смогу начать тренироваться, что ж ему теперь – сидеть и ждать? Но с другой... я бы так не поступила.
После выписки я оказалась дома одна – ну, практически одна, потому что Максим, как водится в летнее время, заменял ушедших в отпуск коллег и приходил только переночевать пару-тройку раз в неделю. Деваться мне было совершенно некуда, и я начала осваивать Всемирную паутину. Раньше на это просто не хватало времени – я знала, на какой сайт зайти, чтобы посмотреть результаты турнира и собственный рейтинг, все остальное же проходило мимо меня. Теперь же, блуждая по разным сайтам, я находила массу интересных вещей. И однажды решилась на первую в своей жизни интернет-страничку. Я завела себе «Живой Журнал», выбрав ник
Иван все-таки объявился. Приехал ко мне домой через две недели после моей выписки, вел себя странно, выглядел напряженным и нервным. Чашка, из которой он пил чай, сидя в моей маленькой кухне, то и дело подрагивала, рискуя вообще упасть и расколоться, а зажигалка не слушалась и не давала спокойно прикурить сигарету. Я никогда прежде не видела, чтобы у Вани так тряслись руки.
– Что с тобой?
– Со мной? А... нет, ничего, устал просто...
– Устал? – Странно: пять минут назад он сказал, что не тренировался все это время, а тут вдруг – «устал».
– Ну да, да – устал, что тут такого? – раздраженно бросил Иван, прикуривая новую сигарету.
– А почему орешь?
– Не ору...
– Ваня... мы никогда не врали друг другу. С детства не врали – помнишь? Так что происходит, а? – Я опустилась на корточки перед стулом, на котором Ванька сидел, и заглянула в лицо снизу вверх.
– Мария... в общем... я не знаю, как сказать, но... словом... Мы должны расстаться.
– Что?!
– Ты слышала... я не могу танцевать с тобой, понимаешь?
– Ваня... если это из-за травмы, то ведь уже все... я хоть завтра... – залепетала я, ненавидя себя за дрожащий голос, в котором явственно слышались слезы, за попытку оправдаться, за желание уговорить, убедить партнера не бросать меня.
– Ты – да, хоть завтра. А я вот – уже и сегодня не могу. Прости, Мария – не могу. Жизнь дороже.
С этими словами он аккуратно отстранил меня и вышел в коридор, но я догнала, развернула к себе лицом и выкрикнула:
– Ты не уйдешь, пока не объяснишься! Понял?! Никуда не пойдешь – пока не скажешь, что все это значит!