– Черт… – Яне рассмеялась.

– Яне! – строго оборвала ее мама.

Похоже, на этот раз братец ее надул. Это было необычно, но Яне на него не обижалась. Она, может, и смогла бы понять, в чем тут дело, но не чувствовала ни малейшего желания напрягать мозги. Только не сегодня. Брат поклонился, и они с мамой бешено зааплодировали. Каждый раз все заканчивалось именно так.

Все как и должно быть, но Яне чувствовала, что больше не выдержит. Что это лето должно все изменить. Она еще расскажет маме, что не останется здесь ни дня, когда закончатся каникулы. Что ее жизнь станет другой. И мама, конечно же, обо всем скоро узнает. Совсем скоро.

Винсент наклонился и еще раз пригляделся к шнурку на левом ботинке. Раньше он не был таким беспечным, но сегодня собраться с мыслями никак не получалось. Винсент снял с вешалки куртку.

– Думаешь, мне и в самом деле стоит сходить туда одной? – спросила из кухни Мария.

Она сидела за столом над книгой по методике социологических исследований.

Как ни зубрила Мария социологию, никак не могла перейти на ты с этой наукой. Только хваталась за голову – «надо же, я думала, это про людей…» Но на этот раз ее, похоже, заботило что-то другое. Винсент почувствовал, как в желудке растет холодный ком.

– Ты же знал, что через месяц папе семьдесят. Для «мастера-менталиста» ты на удивление невнимателен. Сейчас же позвони Умберто и отмени шоу. До этого еще целый месяц, так что проблем, думаю, не возникнет.

Винсент повернулся и посмотрел на жену. Мария сжимала в руках чайную чашку – так, что побелели костяшки. Еще немного – и он успел бы выйти за дверь. Винсенту не хотелось снимать левый ботинок. Он совсем не был уверен, что у него получится завязать этот шнурок идеально. Он остановил взгляд на надписи на керамической чашке жены. «Блестящая киска»… Что-то у Марии сегодня с блеском не очень. Сидит, будто завернутая в грозовое облако. И гром скоро грянет.

– Ты же знаешь, что даты – это не по моей части, – начал он в надежде, что сегодня тот редкий день, когда Мария сможет удовлетвориться относительно простым объяснением, и в этом случае гроза пройдет мимо.

Но Мария сжала чашку так, что та едва не треснула.

– То есть ты хочешь сказать… – фраза оборвалась на полуслове, и голос Марии на некоторое время провалился в ледяное молчание, – ты хочешь сказать, что если б еще осенью, когда планировались эти гастроли, попросил своего агента не ставить шоу на этот день, он бы тебе отказал?

Винсент почувствовал на спине струйку пота.

В конце концов, это смешно. Он виртуозно владел риторическими приемами и мог аргументировать что угодно, поэтому давно утратил всякий интерес к словесным баталиям. И только Марии, с ее примитивной аналитикой, уже не в первый раз удавалось положить его на лопатки. Ни один из его трюков не срабатывал против ее неумолимой логики. С Ульрикой дело обстояло похожим образом.

Возможно, это было семейное. Кроме того, Мария права, и то, что Винсент ничего не мог сделать в уже сложившейся ситуации, совсем не означало, что ничего нельзя было сделать раньше.

– Скажешь хоть слово?

В грозовой туче что-то блеснуло, и Винсент понял, что пауза слишком затянулась.

– Похоже, я совсем забыл об этом, – сказал он. – Но получилось то, что получилось…

Это прозвучало, пожалуй, до неприличия беззаботно. Винсент вздохнул, наклонился, развязал почти идеальные «бантики» на шнурках и снял ботинки.