– Попейте перед уходом… В защитном костюме вы будете умирать от жары, но очень не советую его снимать, когда окажетесь на месте…

Когда я влез в этот космический скафандр, она ахнула и прижала кулак к губам:

– В таком виде вас не отличить от того, кого вы ищете…

Я пробирался среди кустов, папоротников, высоких цветов – на всех сидели облепленные пыльцой пчелы.

Вскоре пространство распахнулось, и я увидел ряд переполненных жизнью ульев. Под солнцем трепетал летучий город, населенный крохотными желто-коричневыми торпедами, которые вырывались из окошек небоскребов. Над одним из них склонился космонавт, он пускал в перепуганный город густой дым. Заметив меня, он отложил дымарь, поглядел на часы и помахал мне рукой:

– Раненько вы сегодня! А вчера чего же не пришли, я вас ждал. Есть отличный улей, свеженький мед!

Брови у меня набухли солеными каплями, во рту пересохло. Ни слова не говоря, я подошел чуть поближе. Человек с неразличимым под сеткой лицом пожал мне руку, показал на маленький домик и тихо прибавил:

– Знаете, лучше я верну вам эти штучки. Очень любезно с вашей стороны, но… мне они не нужны, это слишком рискованно и… нечестно.

Маскарад. Он принимает меня за другого. Не спеша его разуверить, я пожал плечами и развел руками в перчатках, словно спрашивая: почему? Насекомые с крепкими жалами облепили сетку в нескольких сантиметрах от моего носа, и я едва удержался, чтобы не заорать.

– Если я это сделаю, они… они в конце концов что-нибудь заподозрят, они поймут, что все идет от меня, – доверительным тоном продолжал пчеловод. – Нет-нет, я не могу… и, простите, не хочу у себя здесь этой мерзости, так что заберите их, или я сам от них избавлюсь…

«Космонавт» выглядел таким же беспокойным, как его пчелы. Счистив каучуковой полоской впившиеся в руку жала, он поманил меня за собой в домик. Вот уж где оказалось настоящее пекло! Горло обожгли пылающие репьи.

Пасечник снял сетку, лицо его было изрыто лунками, шея изуродована шрамом: огонь вцепился ему в горло и безжалостно прогрыз борозду до подбородка.

Он смочил лицо, окунув руки в ведро с водой, и кивнул мне на кусок непрозрачного пластика:

– Они там, внизу. Заберите их.

Сам он оставался поодаль и смотрел, будто загнанное животное. Чего он боится? В глазах у меня помутилось, все тело, казалось, расползается мокрыми клочьями, я ухватился за деревянную балку, которая тянулась на высоте человеческого роста, сделал два или три вдоха, осторожно шагнул вперед и, едва касаясь, кончиками пальцев приподнял пластик.

Ожидал увидеть Голиафа, а передо мной оказался Давид. Два каких-то жалких жука пытались взобраться наверх по стенкам закрытой банки… Нет, дольше притворяться невозможно: я сдохну, дышать давно уже нечем, я разлагаюсь заживо. Я сдернул защитную сетку, немного пришел в себя и вытащил свое полицейское удостоверение:

– А теп… теперь… вы мне объясните… что все это означает!

Вон Барт выронил сетку, рот его сам собой раскрылся – бездонный колодец непонимания.

– Вы… вы полицейский? Вы были полицейским с самого начала? Но… почему? Я же ни в чем не виноват!

Он был уничтожен, раздавлен. Щеки тряслись. Я показал на жуков: