Послышался тихий шелест, и у ног ведуна из утоптанного снега внезапно выросло древко с белым тройным оперением. Потом что-то гулко застучало по приготовленным для княжеского очага чурбакам. Олег вскинул щит над головой, а шелест падающих стрел, нарастая, превратился в непрерывный зловещий шепот. Слева впереди кто-то болезненно вскрикнул. Еще кто-то ругнулся за спиной. Верные своей излюбленной тактике, степняки стремительно проносились вдоль вражеского лагеря, забрасывая незваных гостей тучами стрел. Но столкнулись они на этот раз не с медлительной греческой пехотой или неуклюжими персами, а с теми, кто и сам с детства любил пострелять из лука воробьев, а в седло садился раньше, нежели толком начинал ходить. Дружинники, бояре, приближенные княжеские богатыри опустошали колчаны со стремительностью станковых пулеметов, успевая выпустить две стрелы еще до того, как первая долетала до цели. Особой точности не требовалось — по плотной конной лаве промахнуться трудно, и было видно, как то тут, то там катятся по снегу выбитые из строя всадники.

Русской рати доставалось куда как меньше: лошадей для дружины конюхи подвести еще не успели — скакуны паслись почти в двух верстах за лагерем, — а дружинники для стрелы цель неудобная: в шлемах, в кольчугах, в колонтарях. В отличие от Середина, снимать на ночь доспех почти никому в голову не пришло. Так что стреле разве сдуру в руку незащищенную оставалось ткнуться или ногу через штанину порезать. Как ни крути, а основная цель для лучников — кони.

Показалось — всего минута прошла, а атака уже закончилась. Бояре, тяжело дыша, опустили луки. Холопы принялись торопливо собирать вражеские стрелы — авось, сгодятся. Многие ратники устремились к бьющимся на снегу вражеским коням: кто из торков ранен остался — добить, кто мертв — обобрать. Стрелы собрать, опять же. Да и сами кони — парное мясо. Не поленишься — вечером наваристый бульон в котле забулькает, либо хороший окорок на вертеле над огнем удастся запечь.

Впрочем, среди степняков потерь тоже почти не было — с полсотни пеших поганых, взмахивая полами халатов, убегали в степь. За многими возвращались товарищи, подхватывая на коня и сажая за спину. Никто не стрелял — колчаны на время опустели. Враги только переругивались издалека, предлагали помериться мечами, поминали родственников и животных. Но до прямой стычки дело не дошло.

— Не война, а конобойня какая-то, — вздохнул ведун, опуская щит. — Кто сражается — мы или лошади?

— Не скажи, боярин, — ответил какой-то дружинник. — Десятка три-четыре поганых мы повыбили

— А лошадей — не меньше трехсот, — кивнул в степь Олег. — Эх, нет на вас зеленых человечков.

— Луговых, что ли? — не понял бородатый воин.

— Их самых. Пойду, оденусь. А то, чегой-то, не травень на улице.

Больше всего в здешних войнах Олег жалел именно лошадей. Люди хоть понимали, на что идут, ради чего жизнями рискуют и муку принимают. Коняги же несчастные просто теряли животы по преданности своей людям и беззащитной доверчивости. Причем на каждого воина их погибало с десяток, не менее.

Впрочем, заботы ведуна тут не понимал никто, да и не мог понимать. Мясо здешние обитатели не привыкли покупать в магазине, да и кожу ради поделок разных тоже чаще всего сами добывали. А после того, как несколько раз собственноручно зарежешь на дворе милую ласковую скотинку, освежуешь да стушишь на зиму ее теплый бочок, поставишь в погребок в обвязанных промасленными тряпицами глиняных крынках — поневоле относиться к братьям меньшим начнешь как к ходячим консервам, с бонусом в виде мягкой шкурки и костей для поделок. С какой бы любовью ни относился дружинник к своему боевому коню, ратному товарищу и спасителю в жестоких сечах — а сожрет, чуть что не так, и не поморщится.

— Вертай, Радо, к пологу, завязки заледенели! — услышал перекличку прислуги Олег и заторопился назад в шатер.

Нужно было успеть одеться, схватить оставшееся оружие и прочие вещи до того, как княжеские холопы свернут хозяйскую палатку и отправят вперед, к новой стоянке. В головном отряде, известное дело, завсегда кашевары и наместники идут — чтобы к приходу основных сил успеть костры запалить, ужин сытный сварить, шатры и палатки для князя и бояр богатых поставить, очаги внутри запалить. Не в холодный же снег родовитым воинам спать ложиться!

Пока холопы сворачивали войлочные стены и складывали решетки каркаса, ведун только-только успел влезть в бриганту, с трудом застегнув здоровой рукой крючки, накинул налатник, скатал шкуру.

— Тута я, боярин, — наконец показался холоп, ведущий в поводу серединских коней. — А че, сеча без меня случилась? Глянь, стрелы торчат повсюду…

— Сам понимаешь, — пожал плечами Олег. — Углядели торки, что главный богатырь земли русской Будута великий к табуну за конями поскакал, да и решили удачу попытать, пока не так страшно.

— А че, — сдвинул овчинную шапку на затылок паренек. — Я бы не осрамился, святым Панкратием клянусь!

— Это кто такой? — поинтересовался ведун, отступая от шкуры. — Кинь узел чалому на холку, мне одной рукой несподручно.

— Болит, стало быть, боярин? Не помогли чары бесовские?

— Коли не чары, совсем бы отвалилась, — вяло возразил Олег. — Так что за святой, которым ты клялся?