Глава первая

Лететь во Владик предстояло долго — восемь с половиной часов, а то и больше, уж какой рейс выпадет. Ехать обратно по «железке» много дольше — сто сорок шесть с копейками часов, но там хоть передвигаться по вагону можно, полежать можно, поспать вдоволь, какую-никакую зарядку сделать, на дальней станции сойти — трава по пояс… Выходит, что эти сто сорок шесть часов поездом лучше девяти часов самолетом?

А вот и нет, думал Пастух, и то и другое плохо, потому что все одно долго и нудно. Бессмысленная потеря времени. Но все его эмоции на сей счет, понимал он, суть каприз и вообще фигня. А каково, к примеру, было высидеть трое суток на жаре в колючих кустах и со снайперской винтовочкой «М-24» — такой же, как и та, из коей по научной бабушке стреляли? Тяжко было. Но сидел. Кстати, по времени — полдороги от Владика до Москвы… И высидел того, кого ждал. Убил, естественно. Стоило это трехсуточного терпения? Бог его знает…

Пастух умел делать дело и никогда не заморачивался на счет жары, холода, голода и прочих неудобств, сопутствующих любому военному заданию — всегда военному, будь то война, будь то мир. Да и мир-то по нынешним временам очень сильно напоминает войну. Когда тихую, невидимую. Когда громкую, очевидную, бессмысленную — вроде многотысячных толп, спорящих о том, каким должен быть президент страны… Да каким бы ни был, все одно — был, есть и будет. Какой ни на есть, да хрен его снимешь, Конституция не позволит. А народ быстро привыкнет, стерпится, народ у нас, конечно, шумный, но в итоге всегда сговорчивый…

Вылетел Пастух из Шереметьева в двадцать минут пятого, летел спокойно, ел, когда давали, а в остальное время спал, поскольку разница во времени между столицей и Владиком составляет семь часов. Поэтому прилетел он в шесть пятьдесят по-местному, сразу в отель поехал. Знал — в какой, живал он в нем как-то. И на сей раз его выбрал, потому что отель был самым большим в городе, шестьсот с лишним номеров, толпа постояльцев, в которой и жену родную сразу не узнаешь, а уж Пастуху в толпе потеряться — плевое дело. Но полезное.

А маленькую бабушку в отель вести не понадобится. Ее теплоход причалит в порту в тринадцать пятьдесят плюс-минус какие-то минуты, а поезд «Россия» отбывает в Москву в пятнадцать тридцать. Времени — только-только доехать из порта на вокзал. А ему — лишние три часа поспать в нормальных условиях. Сибаритство, конечно, но очень утишает. А что какие-то деньги на отель истратил, так они ж казенные, без счета отваленные, Наставник на своих людях не экономит.

Поспал, расплатился за сутки проживания, поехал в порт.

Японский корабль оказался большим, четырехпалубным и не шибко молодым. В порт Владивостока он пришел практически вовремя, минут двадцать причаливался, спустил пассажирский трап. Марину Пастух узнал сразу: такие маленькие тетки и нынче и вообще во все времена — редкость, а эта была ну прямо фея с цветка — на все отпущенные ей полтора метра, — крошечная, еле-еле до груди Пастуха доросла, уютно полненькая, быстрая, счастливо улыбающаяся и совсем даже не старая, несмотря на серьезный паспортный возраст. Если с точки зрения Пастуха, то, конечно, пожилая, а еще и шустрая, легкая, веселая. Прямо колобок из сказки.

— Здравствуйте, — сказала она звонко и радостно. И утвердила: — Это вы меня встречаете.

С ударением на «вы». Русский ее был вполне русским, несмотря на долгую жизнь в Германии, а потом в Японии, ну, может быть, что-то прибалтийское, на слух Пастуха, в ее русском имело место. Чуть-чуть. Мило даже.

— Я, — сказал Пастух. Странно, но бабуля ему, осторожному на эмоции, понравилась. — Меня зовут Пастух.

— А меня — Марина, — сказала она.

— А по отчеству?

— Давайте безо всяких отчеств. Марина — и все.

— Давайте, — с некоторым удивлением сказал Пастух, — только я сразу не привыкну…

— Привыкайте не сразу, — позволила Марина. — Я потерплю. А когда поезд на Москву?

— В пятнадцать тридцать. Надо поторопиться.