– Это не принципиально. Думаю, ты никого не удивишь. При современных мерах безопасности на терминалах разувают всех.
Самолет снижался; разрубая крыльями облака, машина неслась к аэропорту Рузыне, в десятке километров от Праги. Мерцало табло. Стюардесса наконец выгнала из туалетной кабинки красного, как рак, чеха – он на ходу застегивал скользкие пуговицы ширинки – и быстрым взглядом осмотрела кабинку; потом усмехнулась, подняла с пола что-то белое и швырнула в контейнер для мусора.
Если бы зеркало, висевшее над умывальником, могло показать, что здесь происходило, то стюардесса увидала бы сейчас белый живот, выбритый пах и женское лоно, которое распирали жесткие, даже острые углы странной фигуры – бронзового треугольника, наложенного на бронзовый же квадрат.
Тем временем, за десять минут до того, как в залах «Прага Рузыне» на трех языках объявили о прибытии рейса номер восемь тысяч восемьсот девять, Лондон – Прага – Москва, к служебному входу в аэропорт подъехала черная «ауди». В ночи, окутывающей город, она была совершенно незаметна, а в аэропорту – тем более. Два человека, вышедшие из нее, несли поклажу: один тащил настоящий кофр, второй обошелся скромным кейсом. Оба – профессионально безликие; в одном, с внушительными фельдфебельскими усами и бакенбардами, угадывался чех – любитель «Пльзенского», а во втором можно было безошибочно узнать русского – по движению челюстей, мнущих жевательную резинку, и по огромным солнцезащитным очкам, очевидно, не нужным в такой пасмурный день, как этот. Люди поднялись по лестнице в помещение службы безопасности, и старший, чех, молча предъявил дежурному бумагу с государственным гербом и коротким текстом. Пока дежурный изумленно вчитывался, чех произнес по-английски:
– Urgently. All through one terminal. We need five minutes to adjust the equipment[6].
Дежурный только хлопнул глазами; через секунду он уже снимал трубку, связываясь с терминалом. Посетители, не слушая его объяснений, развернулись и быстро пошли вниз. Видно было, что они отлично знают, где находится терминал приема прибывших пассажиров.
За стойкой уже дежурили два таможенника и сотрудница аэропорта, высокая темноглазая молдаванка. На двух соседних терминалах зажглись табло: «The terminal temporarily does not work. We apologize for the delivered inconveniences!»[7]
Пассажиры, недовольно гомоня, – кто-то громче, кто-то тише, – вытягивались в очередь на проход. Двое русских в неряшливо повязанных галстуках толклись в очереди, один из них склонился к своим ботинкам из ярко-желтой кожи, а второй пихнул его локтем:
– Лева, офуел? Тут не нужно… Мы же не улетаем, нафиг!
– Ну, мля…
Его товарищ разогнулся. Пассажиры: немцы, поляки, стайка американских студентов, старички из Бельгии, две монашки и несколько сосредоточенных менеджеров – проходили через рамку. Это была обычная процедура, принятая в некоторых аэропортах бывшего Восточного блока по требованию Евросоюза. Но сейчас на рамке были укреплены небольшие датчики, а провода тянулись под вскрытым ковролином за ширму, где у ноутбука дежурил русский в темных очках, а чех, шевеля усами, уставился в монитор видеокамеры, показывающей всех проходящих пассажиров.
Русские между тем странно замешкались; мужчина в желтых ботинках нахально ткнул пальцем в кого-то и громко сказал товарищу:
– Е-па мать! А это вон… смотри!
За худощавым, седоватым ливанцем в тонких золоченых очках без оправы размеренно двигалась женщина в платье светлой бирюзы; она шла босиком, гладя своими полными, ухоженными ступнями пол аэропорта. Видно было, что это не удивляет ни саму женщину, ни тех, кто шел рядом, – никого, за исключением двух русских.
– Ништяк телка! – отреагировал тот, кто сделал товарищу ценное замечание. – Блин, Лева, пойдем, нам таких утром вагон подкатят…
Женщина и человек в очках уже проходили через рамку. Босая пассажирка замешкалась, зацепившись краем платья за край рамки; в это время на ноутбуке за шторкой экран тревожно мигнул густо-сиреневым, и оба наблюдателя моментально напряглись. Усатый хрипло бросил напарнику:
– Scan![8]
Изображение на мониторе многократно увеличилось, и сиреневое пятнышко тоже. Стало видно, как во внутреннем кармане одного из проходящих прибор обрисовал топорно сделанную куклу – вероятно, деревянную.
– Черт! – по-русски проговорил человек в темных очках. – Бутор, Макс. Вуду, ничего серьезного.
Пара уже вышла на открытую стоянку. Босые ступни женщины бесшумно ступали по гладкому асфальту, в неярком свете ночных огней казались матовыми. Вот к тротуару подкатил «мерседес» черного цвета, подходящий к оттенку пражской ночи, и эти роскошные ступни исчезли за его лаковой дверцей, как и старомодные штиблеты ее спутника. А двое русских остановились перед витриной киоска Duty free, рассматривая бутылки с этикетками. Тот, которого звали Лева, заметил оживленно: