Дочка. В самом деле, кто она, Катя Мирошкина, ему? Катя закусила губу, почувствовав укол ревности, но тут же прогнала с горечью.

– С отцом-то переговорила? – спросил дядя Рауль.

– Да… Мне уехать надо будет ненадолго.

Рауль Моисеевич закашлялся, на этот раз особенно долго. Катя отчетливо поняла, что ему становится хуже, посмотрела через отражение в стекле на настенные часы – полседьмого вечера; если вырваться прямо сейчас, то около восьми она уже будет у него.

Сердце упало и, подскочив, забилось часто-часто: в отражавшейся в стекле узкой полосе света из коридора проступил яркий узор на стене, а следом за ним в просвете промелькнул темный силуэт. Девичий. Темные волосы рассыпались по плечам тяжелыми змеями, взгляд мутный, будто безумный. На искусанных в кровь губах застыла растерянная улыбка. Катя резко обернулась и посмотрела в коридор.

– Гореслава! – позвала в пустоту.

– Чего, Кать? – Рауль Моисеевич тяжело сглотнул из динамика, прохрипел.

Не выпуская телефон из рук, Катя выскочила в коридор – пусто. Вернулась, снова посмотрела в отражение – и увидела только свое растерянное лицо.

– Ничего, дядя Рауль…

– Голос у тебя какой-то…

Девушка отмахнулась:

– Да нормально все. Показалось.

– Показалось, – рассеянно повторил пожилой врач. – А далеко ли поедешь?

– На Кавказ, – она не могла отвести взгляд от темного стекла – ждала, что видение возникнет снова и ей удастся рассмотреть его.

– Хм, неблизко. Зачем собралась – не спрашиваю, все равно не скажешь. Или как?

– Не скажу, – Катя рассмеялась.

– Так и думал. Деньги-то у тебя есть?

– Есть. Я, как доберусь, сразу вам напишу или позвоню. Не волнуйтесь. Я буду… с Данияром.

Это должно было успокоить старика, к Поводырю он испытывал какое-то доверие.

Попрощавшись, она сбросила вызов и продолжала смотреть на улицу, поглаживая экран сотового. В стекле сейчас привычно отражались приоткрытая дверь в ванную и лившаяся из нее полоска желтого света.