— За Финскую. Попал гранатой в амбразуру дота с первого раза. — Увидев недоверчивый взгляд артиллериста, пояснил. — Обошли мы его, с моим взводом, и успокоили гранатами. А то он гад весь батальон в снегу держал.

Неунывающий комроты балагурил все время, создавая впечатление несерьезного человека, но окопы, как отметил Казаченко, бойцы его роты копали строго по науке. Никаких вольностей старший лейтенант Казаков не допускал. Под стать ему были и сержанты, большинство также прошли Финскую, у некоторых были медали. Пройдя по позиции роты, комбат убедился, что поддержка ему будет серьезная. В общем, командиры остались довольны друг другом, договорившись встретиться еще, если будет возможность.

Комроты Казаченко обнаружил на наблюдательном пункте роты. Тот проводил последний инструктаж своим командирам и сержантам.

— Запомните мужики, в бою самое страшное не обстрел или бомбежка. Самое страшное — паника. Для еe возникновения достаточно одного перетрусившего засранца. Увидит такой "герой" ползущий на него танк, взвоет от страха, и давай по окопам бегать и орать от ужаса, что мол обошли, предали, бросили. А от него зараза и к нормальным бойцам передается, глядишь, а вокруг уже не боевое подразделение, а стадо ополоумевших баранов. Так вот, приказываю: трусов и паникеров немедленно успокаивать прикладом по затылку, когда очухаются нормальными людьми станут. Если не получится прикладом, можно и пристрелить, война спишет. Самое главное, чтобы особист не увидел, а то обидится, что его клиентуру убираем. Следующее, на что обратить внимание — расход боеприпасов. Неопытный боец начинает лупить со всей скоростью, не успевая прицеливаться, лишь бы выстрелить. Так вот, автоматические и самозарядные винтовки таким не давать. Пусть у трехлинейки затвор подергает, пока обойму выпустит, успокаиваться начнет. Теперь о тех, у кого зуд геройства в заднице горит. Кидать гранаты по танкам разрешаю только из окопа. Бежать на них с геройскими криками запрещаю, по своему опыту знаю — еще ни один не добежал.

— Для вас, лейтенанты. — Продолжил он, обращаясь к командирам взводов. — Поднимать людей в штыковые атаки по собственной инициативе запрещаю. Рукопашная — крайнее средство, и только в том случае, если враг подошел вплотную. Вы мне нужны живыми, по меньшей мере до конца войны. Я не хочу вашим матерям похоронки писать. Слушайте своих помкомвзвода, они все с боевым опытом, дурного не посоветуют. — Он помолчал и добавил. — Ну вот, пожалуй, и все. Всему остальному только на собственном опыте научиться можно.

Командиры стали расходится по позициям своих подразделений. На НП остались только Казаков с политруком. Комроты убрал с импровизированного стола из патронных ящиков разложенные там бумаги, выставил на него буханку ржаного хлеба и три кружки.

— Давай, "бог войны", помянем нашу мирную жизнь.

Политрук в это время открывал ножевым штыком от СВТ банку с мясными консервами, пластал хлеб. Комроты, подмигнув глазом, достал флягу, встряхнул еe, довольно кивнул. Налил в кружки на треть, взял свою, поглядел на Казаченко с политруком и сказал:

— Давайте, мужики, за победу. Не знаю, доживем ли, война штука долгая.

Командиры выцедили свои кружки, зажевали коркой хлеба. Комбат спросил Казакова:

— А не боишься, что содержание твоего инструктажа особисту перескажут?

— Не боюсь, — отмахнулся комроты, — он у нас нормальный мужик. Вместе с нами под финскими дотами лежал, не брезговал.

— Повезло. — Сделал вывод артиллерист. — А наш бригадный, пока в городке были, таким героем ходил, а как на "учения" отправились, так он сразу в санчасть. Мы еще удивлялись — чего это он? А как приказ о войне зачитали, сразу все понятно стало.

— Тоже повезло, — вмешался в разговор политрук, — а если бы он сейчас под соседним кустом трусился и требовал себе блиндаж в три наката копать?

Казаков налил еще по одной:

— Давай мужики еще по одной за то, чтобы мы живыми из боя вышли.

Не успели командиры выпить чарку, как на НП вбежал боец:

— Товарищ старший лейтенант, кажется, подходят, по шоссе грузовики на всей скорости бегут.

— Вот же сволочи, — высказался политрук, — даже выпить спокойно не дают.

— Прощевайте, мужики, — подскочил Казаченко, — живы будем, свидимся!