Ларчик открывался до обидного просто. Вчера, сразу же после кладбища, они смотались в заповедник – оставили псов, прихватили карабины, предвкушая возможные боевые действия уличного масштаба. Затем поперлись к усадьбе Толхаева – Рудин собирался ворваться, схватить Андрюху за грудки и вытрясти из него правду. Или нечто вроде правды. Информацию, одним словом. Но при подъезде глазастый Масло вовремя заметил во дворе чужих – прокатились мимо как ни в чем не бывало и встали наблюдать в удобном месте.

Соратники Григория Васильевича поступили крайне мудро и осмотрительно. Никому и в голову не могло прийти, что «усопший» может находиться у себя дома. Единственная проблема – судя по всему, состояние здоровья «усопшего» до сих пор оставляет желать лучшего. До того оставляет, что он не может говорить. Потому что, если бы он заговорил, Рудина с парнями тотчас же исключили бы из списков подозреваемых и перестали бы на них охотиться…

– Поправляйся, Гриша, поправляйся, дорогой,-пробормотал Рудин и озабоченно нахмурился. – А мы проследим за твоей поправкой…

Враг был где-то рядом. Он знал, что Григорий жив. И он наверняка предпримет все усилия, чтобы устранить этот досадный пробел. Потому что Григорий – единственный свидетель, способный всем подряд доказать, что не Пес с командой – основные злодеи, а некто другой. НЕКТО…

Рудин посмотрел на часы и досадливо крякнул. Опаздывал егерь Василий. Или не опаздывал – задерживался. Опаздывает, это если должен прибыть строго к определенному часу и не прибывает. А Василий должен добыть машину «Скорой помощи» – как можно быстрее. Дело в том, что у него одноклассник работает на такой машине. Василий уехал пару часов назад и вот… задерживается.

Рудин патологической склонностью к стратегическому планированию не страдал – старался все делать как можно проще и надежнее. Если с дамой идет знакомиться – справку от венеролога, психотерапевта, и – давайте поспим немного вместе. Если проблемы какие решать на межличностном уровне: «Спасибо, браток» или «Пошел в задницу», в крайнем случае – бац! – по репе, а при случае и ногой. Просто, доступно, эффективно – никаких тебе инсинуаций. Сейчас Рудин собирался тривиально похитить Толхаева и перевезти его в надежное место – к Василию в заповедник. Потому что чувствовал всем своим песьим нутром – небезопасно тут Григорию оставаться. В городе против такого изощренного врага у них нет шансов. А в заповеднике есть. Хотя бы уже потому, что этот враг на ружейный выстрел к егерской усадьбе не подойдет – собаки там. А подойдет – в четыре смычка дуршлаг из него сделают…

Без десяти четыре на крыльцо толхаевского дома выскочил порученец Андрюха, что-то крикнул, адресуясь к сидевшим в «Фольксвагене», и убежал обратно. Лица нехотя выпростались из машины, вышли за ворота, принялись обозревать пустынное шоссе. Во двор возвращаться не торопились.

– А что-то мне не нравится эта «левая» активность, – тревожно воскликнул Рудин, расталкивая соратников. – Ну-ка, Соловей, лезь за руль. Поехали по параллельной в тыл. Да побыстрее! Кажется мне, что можем мы опоздать – коли не поторопимся…

Подъехав к усадьбе с тыльной стороны, Рудин и Соловей перелезли через забор. Масло оставили стеречь машину и следить за подступами. В дом вошли до обидного просто: ребятишки из «Фольксвагена» по-прежнему торчали у ворот с внешней стороны усадьбы, охраняли черт знает от кого подъездные пути.

В прихожей, на диване, сидели двое охранников – судя по внешнему виду, ребята из службы безопасности фармацевтического комбината, для бандитов больно волосатые да хилые. Увидев ворвавшихся, разинули рты и нервно полезли за пазухи – рвать пистолеты из наглухо застегнутых плечевых кобур.

– Оба на пол – и будете жить, – негромко сказал Рудин, сопроводив предложение недвусмысленным движением карабина. – Попой ко мне, ноги широко раздвинуть, стволы бросить назад. Быстро!

Охранники сползли на пол, развернулись, бросили пистолеты. Рудин удовлетворенно хмыкнул – славные парни! Героических поступков можно было не опасаться.

– Соловей, контролируй, – распорядился Сергей. – Пойду пообщаюсь с Андрюхой.

В спальне имел место ажиотаж. Порученец Андрюха поспешно собирался – укладывал какие-то вещи в объемную сумку. Григорий Васильевич, с перебинтованным черепом, возлежал на своей родной кровати. Да, два штатива с капельницами стояли, но в целом владелец усадьбы выглядел очень даже ничего для трупа недельной давности. В настоящий момент он слабо мычал, выражая недовольство, домовой Ефим пытался поменять простыни, торопился и потому тревожил хозяина.

При появлении искомого «киллера», как и следовало ожидать, возникла немая сцена: Андрюха попятился, уперся спиной в стену и замер на месте с открытым ртом, а домовой Ефим, всхлипнув от неожиданности, сел на пол и уставился на непрошеного гостя полным ужаса взором.

– Мочить никого не собираюсь, – предупредил Рудин, подходя к кровати и всматриваясь в лицо Толхаева. – Я к Грише – навестить.

Трудно описать всю гамму чувств, которая отразилась на лице Григория Васильевича. Смятение, радость, какая-то непонятная надежда… Рудин заметил, что из уголков глаз патрона начали высачиваться слезы, сам не выдержал – отвернулся, глуховато попросил:

– Ну, скажи этим фимозам, что я тебя не убивал. Давай-давай – скажи!

– Он не говорит, – прорезался Андрюха, оторвав зад от стены. – Он только моргает и мычит.

– Тогда оба сюда, – Рудин поманил пальцем домочадцев. – Смотреть внимательно! Гриша, ну-ка, если тебя убил не я, моргни три раза.