Репп уселся на кровать. Он чувствовал себя разбитым. Его преследовали образы, которые рисовал его возбужденный мозг: упрашивание пограничной охраны и допрос с пристрастием. Он заметил, что у него дрожат руки, и понял, что ему непременно надо сходить в туалет.

— Пожалуйста, Репп. Уже все закончилось. Все сделано, завершено.

— Хорошо, — сказал он слабым голосом.

— Ты остаешься? — спросила она.

— Это уже чересчур. Я не гожусь для того, чтобы изображать других людей. Я солдат, а не актер.

— О Репп! Я так счастлива.

— Ну, ну, — успокоил ее он.

— Ты такой храбрый. Ваше поколение невероятно смелое. На вас была возложена такая большая ответственность, и вы с честью несли ее. О господи, я сейчас опять начну плакать. Ох, Репп, и в то же время мне хочется смеяться. Все будет прекрасно, я знаю. Все будет к лучшему.

— Да, Маргарита, я тоже это знаю, — согласился он. — Конечно, я все сделаю. Все будет отлично.

Он подошел к ней.

— Я хочу, чтобы ты знала, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты знала одну необыкновенную вещь. Самую необыкновенную вещь в моей жизни: я люблю тебя.

Маргарита улыбнулась сквозь слезы. Она похлопала себя по мокрому лицу.

— Я выгляжу ужасно. Вся зареванная, волосы в беспорядке. Послушай, это так чудесно. Мне надо привести себя в порядок. Я не хочу, чтобы ты видел меня такой.

— Ты прекрасна, — сказал он.

— Мне надо привести себя в порядок. Она повернулась и сделала шаг к двери.

Репп выстрелил ей в основание черепа, и она вылетела в холл. Делая это, он хотел всего лишь проявить доброту, но все равно чувствовал себя ужасно.

«Она даже не поняла, — сказал он себе. — Она ни на одну секунду ничего не узнала». Теперь все ниточки были порваны, и не осталось никакой связи между Реппом, пришедшим сюда рядовым и господином Петерсом.

Репп положил тело на кровать и деликатно прикрыл простыней. Он выбросил пистолет в подвал и вымыл руки. Взглянул на часы. Было почти девять часов.

Моргая от яркого света, он смело вышел на улицу.