Почти все газеты высказывали мнение, что покушение на Моргана — дело рук немецких агентов. Началась антигерманская пропаганда, перешедшая вскоре в настоящую травлю всех немцев. Джека два раза едва не поколотили, узнав, что его фамилия Швинд. Франк Гольт был очень озабочен, и Джек знал, что он почти не бывает у себя дома и занят какой-то новой работой вне завода. Изредка сталкиваясь на минуту с Джеком, Гольт почти не разговаривал с ним. Очевидно, он не мог простить Джеку его неудачи.
Джека самого эта неудача огорчала. Он страшно досадовал, что плохо прицелился в Моргана и поддался потом какому-то нелепому паническому настроению: вообразил, что миллиардер убит, и бросился бежать вместо того, чтобы выстрелить еще, еще и еще раз… Ведь он был невидим и, стало быть, находился в полнейшей безопасности. Ясно, что агенты стали бы хватать кого угодно, хоть своих же товарищей, но только не его.
Джек предлагал Гольту в первый же день после убийства:
— Дайте мне денег! Я поеду за Морганом в Нью-Йорк и убью его там!
Гольт сухо ответил.
— Не нужно! Там у нас имеются свои агенты.
Напуганный миллиардер действительно в тот же день в своем собственном роскошнейшем вагоне уехал в Нью-Йорк и, оставив впредь до выздоровления все дела, поселился в окрестностях города, на берегу Гудзона, в фантастически-пышном имении. Там его охраняла целая рота своей собственной полиции с пулеметами, ручными бомбами и прожекторами. Попасть туда даже невидимке теперь было бы не так-то просто уже по одному тому, что имение было оцеплено колючей проволокой, заряженной сильным электрическим током. Правительство Штатов заботится о своих миллиардерах и разрешает им эти привилегии, недоступные для простого смертного.
Однажды Гольт встретил Джека на заводском дворе и спросил:
— Аппарат цел?
— Вполне! — ответил Джек, заинтересовавшись этим вопросом.
— Действует?
— Как и прежде!
— Отлично! Зайдите сегодня ко мне. Необходимо переговорить!
Джек пришел в отличное настроение духа. Его давно уже тяготило проявляемое к нему пренебрежение. Вместе с тем, его немного волновала мысль: какое теперь ему дадут поручение?
Гольт встретил его равнодушно[4]. Об «ошибке» Джека и речи не было. Механик начал беседу сообщением о новых военных бедствиях и ужасах в Европе.
— Целые корпуса войск расстреливаются в течение нескольких часов. А вы представляете себе, Джек, какая это масса людей — воинский корпус? Земля пропитывается кровью до такой степени, что кровь потом уже не просачивается в землю, а стоит болотом, в котором тонет нога. Иногда целые полки погибают, едва выйдя из вагонов и еще не успев принять участие в бою. Трупов так много, что иногда их просто собирают в целые горы, поливают нефтью и жгут, потому что похоронить нет никакой физической возможности. А когда их жгут, то гонят под выстрелы новые тысячи и тысячи людей. И так без конца. Кто-то сказал, что война, — это самоубийство человечества. Это так и есть: человечество кончает с собой самоубийством. Но делает оно так не по своей воле, а по приказу капиталистов, которым нужна кровь бесчисленных и безымянных крестьян и рабочих. Для королей угля и железа лучшая нажива — война. А такая война, как нынешняя, сделает из них настоящих королей, которым все европейские монархи будут лизать пятки…
— Что же делать? — тоскливо спрашивал Джек.
— Что делать? Бить по войне! Бить по капиталу, по углю, по железу! Бить по всему, что кормит и поддерживает бойню! Наш Массена выделывает снаряды. Душить Массену! Хотя бы ценой потери нашего заработка…
— Взорвать завод? — спросил Джек, чувствуя, что у него зашевелились мурашки по спине. Он уже представил себе, как он, Джек, облеченный полномочиями от «Аранджи», прокрадывается с зажженным фитилем к складу пироксилина. Но что тогда будет с «туркестанским принцем»? Останется ли от него хоть пуговица? Джек, в общем, был не прочь взорвать хоть десяток заводов, но только чтобы все-таки осталось хоть какое-нибудь «продолжение в следующем номере», а не один обгорелый каблук.
Гольт возразил: