Эвальд неторопливо перевел взгляд на неё и пожал плечами:

— Нет. Он не горел желанием представить свои творения общественности, но я решил по-другому.

— Погоди-ка, — приподняла бровь Хемена. Хотя она сохраняла непроницаемое выражение лица, но пальцы правой руки нервно сжимались. — Ты хочешь сказать, что автор этих стихов не давал позволения их кому-либо читать, а ты взял и все это нам спел, наперекор его воле?

— Да ладно тебе. — махнул рукой Эвальд, досадливо поморщившись. — Мы с этим человеком давние друзья, и как-нибудь уж разберемся, это не великая трагедия. Да и не было с его стороны такого категоричного запрета.

Хемена повела плечами, и на некоторое время воцарилась неловкая тишина.

— А вам не кажется, — вдруг тихо произнес Хор, — что это все же неправильно? Это стихотворение сочинено не для того, чтобы штурмовать с ним журнал и потом гордиться публикацией. Оно… Очень личное.

Опять повисла тишина. Хор не до конца понимал себя: собирался оставаться незаметным и влез, хотя его никто не просил. Песня зацепила. Вроде и не такое уж произведение искусства, но сочетание слов, музыки и того, как Эвальд её пел, неожиданно дало прочувствовать это стихотворение, и Хор не сомневался, что те же чувства испытывал автор, когда писал. Глухая тоска, скрытая от окружающих твердой стеной невозмутимости и привычки показывать лишь то, что надо собеседнику.

— Вы даже не знаете, кто это написал, — пожал плечами Эвальд, выглядя почти беззаботно. — Поэтому я не вижу ничего страшного.

— Пожалуй, да, — протянула Хемена.

Илана начала говорить что-то о живописи. Вечер продолжался, только в нем уже не чувствовалось прежних покоя и искренности.

***

Раль занимала в общежитии Центра Одаренных небольшую комнатку с видом во двор, обычно пустой и унылый. Ученики его не любили, и довольно редко кто-нибудь бродил здесь, заучивая материал, или устраивал встречи. Только ветер гонял по грязным камням бумажный мусор и горстку желтых листьев. Смотреть в окно Раль не любила даже при самом мрачном настроении, поэтому почти всегда закрывала его шторой, тратя больше денег на лампу, поскольку оплачиваемый администрацией тускловатый свет люстры начинал работать лишь после заката.

Был уже вечер, занятия в Центре давно закончились, и все ученики разошлись по домам или комнатам в общежитии. Стало тихо и темно. Солнце клонилось к закату, и наступила та ровная, не гнетущая нисколько тишина, к которой Раль стремилась каждый день после суеты, шума и беспокойства учебного дня. Только сегодня эта тишина не избавляла от мыслей о Синди, Тровене, Трэйгле. И о загадочном безжалостном человеке, который передал Синди блокиратор. Казалось, все это ничем уже не вытравить из головы, казалось, трагическая история навеки поселилась внутри, заставляя вновь и вновь возвращаться к ней, заново обдумывать, заново прокручивать все события. Она выгнала даже привычные мысли о риске, о везении, которое служило знаком возвращения магии.

В комнате с зашторенными окнами царила полутьма, но это не мешало Раль: она могла с закрытыми глазами ходить здесь и отыскивать нужные вещи, поскольку почти всегда поддерживала четкий порядок. Сейчас предметы вокруг выступали неясными силуэтами, но она ясно представляла себе до мельчайших деталей узкую кровать, уютное кресло-качалку, простой стул рядом, маленький стол в углу, книжную полку над ним и комод, на котором располагалось несколько расписанных фарфоровых тарелок и фотография мамы в деревянной рамке. Скромный шкаф стоял возле самой двери, так что, когда её неаккуратно открывали, раздавался неизменный стук железной ручки об исцарапанную, покрытую старым лаком поверхность шкафа.

Раль зажгла лампу на столе, достала с полки книгу по магии Облачного мира, раскрыла наугад и попыталась увлечь себя чтением. Оторвал её внезапный стук в дверь. Девушки из общежития нередко заходили друг ко другу в гости, ведь по несколько человек в одной комнате не жили, а коротать осенние вечера без компании мало кто любил. Однако среди всех учениц Адилунд Раль слыла нелюдимой и скучной, оттого мало кто мог бы в позднее время зайти к ней без серьезной причины, да и действительно серьезных причин возникнуть не могло. Разве что… Синди. Это событие вычеркнуло сегодняшний день из списка привычных дней.

— Зайдите, — произнесла Раль приглушенно.

Скрипнула, открываясь, дверь.

— Простите, — произнес нервный мужской голос, и она увидела перед собой Трэйгла, выглядящего очень смущенным. — Я… Добрый вечер, — вспомнил о приличиях он.

— Вас не выгнали? — полувслух-полушепотом спросила удивленная Раль. — В женском крыле общежития в такое время…

— Как видите, не выгнали, — развел руками он, явно ощущая неловкость. — Это… Я… Простите, что так. Но я должен был встретиться с вами.