Решили понаблюдать, подключив тех узников, которым можно было доверять. Вскоре выяснилось: это "подсадные" — агенты-провокаторы. Они, как-бы невзначай, намекали, что за оградой есть надежные люди, помогут бежать. Или наоборот — уверяли, что с немцами можно найти общий язык, что есть сформированные из наших граждан целые дивизии, да что там дивизии: Армия Власова, что сам сын Сталина Степан скоро возглавит ещё одну армию и набирает добровольцев.

— А меня избили, — признался Салих Гулямов обер-арцту. — Пришлось притвориться, что я не понимаю по-русски. Они не просто так вербуют. Ещё и собираются создавать формирования по национальному признаку. Внушают, что Россия — захватчик и угнетатель народов Азии. Я хлопал глазами и молчал. В конце концов, обозвали тупым чучмеком и выкинули из подвала.

— Хорошо, что удалось вытащить Ивана Матвеевича. Его уже несколько раз склоняли к вербовке. Лысенко уверил их, что язвенник. Грозили повесить.

В полном информационном вакууме люди не знали чему верить. А "подсадные" рассказывали о жестоких репрессиях, постигших их родных, о несправедливости, о зверствах особистов. Всё это было знакомо многим из личного опыта. На это и был расчёт, что люди вспомнят горе и несправедливость, захотят отомстить за страдания. Не учли, что не для всех Родина и государство с опричниками Ежова одно и то же. Но многие пленные, особенно те, кто натерпелся в других лагерях, прежде, чем попасть в транзитный, попадались на эти посулы, соглашались поступить в "Batalion Schutzmannschaft" — шуцманшафт батальоны.

Украинская Народная Самооборона в середине 1942 года достигла 180 тысяч человек.

Измученные, отчаявшиеся в этом беспросветном существовании люди были благодатным "материалом" для вербовки. Хоть какая-то надежда на изменения к лучшему, избавление от ежедневного ужаса смерти просто оттого, что у надзирателя похмелье, вызывало у заключенных серьёзные сомнения: "А может послать всё, и вступить в этот шуцманшафт батальон. Оглядеться, набраться сил, а потом сбежать. Оттуда сбежать, пожалуй, легче будет, чем из-за колючки". Многим память услужливо рисовала голод 30-х, бесчинства продотрядов.

Пленные из-под Тамбова тихо рассказывали, как мужиков из их деревни травил газами Тухачевский. Говоривший об этом крестьянин видел в лицах собратьев по бараку недоверие: "Как же это? Своих травить газами? Это ж не германцы в первую мировую…"

Многие не верили:

— А ты сам-то, как выжил?

— Так я к шурину в город подался, на заработки. Вернулся, а там…, — мужик махнул рукой и заплакал.

— Враньё! Провокатор! — послышалось от прохода.

— А ну молчать! — рявкнул блок-фюрер, — тупые ваши бошки. Кто из вас слышал про село возле местного артполигона?

— Это который за железкой?

— Да. В 30-е какой-то "умник" распорядился провести испытание на "кулацком отродье". Взрослые ушли с утра в поле, слышали: грохочет за посадкой че-то. Ну, подумали: гроза находит…

— И шо это?

— Шо-шо. Пожгли снарядами село с детьми и стариками. Бабы многие с ума спятили, когда вернулись вечером, а вместо села — головешки. Всех в эшелон и — в тайгу… Испытатель этот говорят, повесился, кто его знает…

— Товарищи! Это бред! Такого быть не может! — возмущенно нарушил молчание молодой голос.

— Эх, дитинко, молодый ты ще, — прохрипел и закашлялся пожилой солдат.