— Ну на все случаи жизни рецептов не напасешься, — с гаденькой усмешкой высказался Вязовскин, имеющий круглое и опухшее лицо, как будто по нему топтались ногами. Там, где у нормальных людей были обычные округлые или миндалевидные глаза, у этого редкого представителя человеческой расы присутствовали лишь узкие щелки и больше ничего...
Пока я размышлял об анатомических особенностях секретаря партбюро, он вдохновенно продолжал:
— Это, пожалуй, даже хорошо, что каждый офицер накапливает опыт самостоятельно. Пусть иногда и шишку на лбу набьет — лучше запомнится! — Вот умеет Лешенька вещать к месту сказанными, правильными словами, этого у него не отнять. Тем временем его вещание не прекращалось: — Но... приобрести опыт побыстрее, уметь брать из опыта полезное, драгоценное — в этом мы должны помочь каждому молодому офицеру!
Тут руку поднял комсорг полка Селицкий.
— Пожалуйста, Николай Владимирович, — солидно сказал Вязовскин, и лейтенант слегка покраснел от приятного ощущения своей солидности — его обычно не называли по имени-отчеству. Коля Селицкий заметно волновался, мялся, но все же решился: — Мы не раз ставили вопрос о работе с молодыми офицерами, вы у нас были, товарищ капитан, помните, Шаркова разбирали? — сказал Селицкий, обращаясь к Вязовскину. — Вы тогда посоветовали воздержаться от исключения.
— Помню, — сказал секретарь. — глядя на капитана, меня посетила веселая мысль, что ему пожалуй даже щеки для важности надувать не надо. Зная его склонность к метеоризму, может его щеки распирает так казать от унутреннего давления? В реальность меня вернул громкий голос комсорга:
— Так вот, после этого я несколько раз просил полковника Сталинина прийти к нам, когда мы говорили о работе с молодыми, но у командира к сожалению времени не нашлось.
Сталинин подвигал бровями, но ничего не сказал. После комсорга выступил Бак: — Вот взять вопрос с квартирами. Где мы живем, как только приходим в полк? Где придется. Я почти месяц в казарме спал. Солдат в наряде, а я на его койку ложусь. Разве это правильно? Нужно к занятиям готовиться, отдохнуть. А угла нет. Да и вообще… — он как-то безнадежно махнул рукой и сел на свое место.
На последние его слова все присутствующие улыбнулись — все были когда-то молодыми офицерами…
— Хорошо, что удалось перевестись в артдивизион, у подполковника Нечволодова все офицеры и прапорщики имеют самостоятельное жилье.
— Это в полку всем известно — тихо, как старое перо проскрипел себе под нос капитан Вязовскин.
— А для меня вот, это новость! — сразу сделал стойку Сталинин.
— Вы в полку человек, можно сказать новый, продолжал под...скрипывать секретарь партбюро, а у Нечволодова две комнаты простаивают…
— Так это что же шесть, молодых офицеров можно заселить? — удивленно поднял бровь полковник.
— В легкую — восемь… — Вязовскин по иезуитски продолжал педалировать тему. — Комнаты большие и светлые…
— Не дам! Сейчас решается вопрос о переводе двух толковых прапоров, которые на голову выше всех этих зеленых летех! Когда они придут, у меня штат будет полностью укомплектован отличными кадрами!
— У вас и так самая лучшая укомплектованность в полку… Да что в полку — в дивизии! — продолжал гнуть свое Вязовскин.
После этих слов Сталинин подошел ко мне и наклонившись негромко сказал: — Николай Макарович, завтра после развода мы с вами подробно побеседуем на эту тему.
— Слушаюсь.
И тут, броси в мимолетный взгляд на президиум, с ужасом заметил как Вязовскин покраснел до густого бурякового цвета. Под столом было четко видно что его живот разрывался, раздувшись до невообразимых прежде размеров. Алексея чудовищно пучило. Не теряя ни секунды, я бросился открывать створку окна, с которым рядом сидел. Эту угрозу заметил не я один, начарт резво соскочив со стула, с крайне эмоциональным и по русски емким возласом «еб... в рот» метнулся к двустворчатой входной двери и одним рывком открыл ее настеж, предусмотрительно оставшись в коридоре.