И они принялись медленно грести к другому берегу. Там густо рос папоротник, и под ним мама муми-тролля сделала им всем уютное гнёздышко для сна. Муми-тролль лёг рядом, он лежал и слушал, как поют на болоте лягушки. Ночь полнилась странными и печальными звуками, и прошло немало времени, пока он всё-таки заснул.
На следующее утро Тюльпанна пошла впереди, и её синие волосы горели ярче электрической лампы. Дорога взбиралась всё выше, выше, и наконец они оказались на горе — такой высокой, что даже вершины не видать.
— Там наверху небось солнце, — сказал зверёк. — Я ужасно замёрз.
— Я тоже, — сказал муми-тролль. И чихнул.
— Так я и знала, — проговорила его мама. — Ты всё-таки простыл. Сядь тут и посиди, будь добр, пока я разожгу костёр.
И она натащила огромную кучу сухих веток и разожгла их искрой от Тюльпанниных синих волос. Все четверо сели вокруг костра и стали глядеть на огонь, а мама муми-тролля рассказывала им всякие истории. Она рассказывала, как, когда она была маленькой, муми-троллям не приходилось бродить по ужасным лесам и переплывать болота, чтобы найти место для жилья.
В те времена они жили бок о бок с людьми и домашними троллями, по большей части за изразцовой печью.
— Кое-кто из наших и до сих пор там живёт, — сказала мама. — Там, где у людей ещё остались изразцовые печи. А вот батареи нам не по нраву.
— А люди знали, что мы там живём? — спросил муми-тролль.
— Некоторые, — ответила мама. — Но обычно они только чувствовали, как холодок пробежал по спине, — когда оставались одни.
— Расскажи мне про папу, — попросил муми-тролль.
— Он был необыкновенный муми-тролль, — грустно и задумчиво начала мама. — Всё время рвался куда-то, из-за одной печи за другую. Нигде не знал покоя. Так и пропал — отправился следом за хаттифнатами, бродячим народцем.
— Что это за народец? — спросил маленький зверёк.
— Что-то вроде маленьких троллей, — объяснила мама. — Обычно их и не разглядишь. Бывает, они селятся у людей под полом — вечерами, в тишине, слышно, как они там бегают. Но чаще бродят по всему свету, нигде не останавливаются и ни о чём не жалеют. Никогда не поймёшь, доволен хаттифнат или рассержен, грустит или удивляется. Я даже не знаю, чувствуют ли они что-нибудь.
— И папа тоже стал хаттифнатом? — спросил муми-тролль.
— Нет, что ты! — воскликнула мама. — Видишь ли, они просто поманили его с собой.
— Что, если в один прекрасный день мы его встретим? — предположила Тюльпанна. — Он, наверное, обрадуется?
— Конечно, — сказала мама. — Но вряд ли мы его встретим… — И она заплакала.
Это было так печально, что все зашмыгали носами и, плача, вспоминали про новые и новые печалести и плакали ещё горше. Волосы у Тюльпанны поблёкли от огорчения, а потом и вовсе погасли. Так они сидели и плакали, пока вдруг чей-то сердитый голос не крикнул:
— Кто это там воет внизу?