— Сколько это в медяках?

— Пятьдесят.

Пятьдесят… Это почти все что у меня осталось. Вряд ли я найду жилье дешевле, поэтому стянула зубами перчатку с руки, вытащила мешочек из кармана и, высыпав монеты на стойку, отсчитала ровно пятьдесят штук. Мужик смахнул их себе в руку, снял с гвоздика на стене ключ и протянул мне. Указал на дверь, что находилась слева.

— Комната номер двенадцать.

Я поблагодарила и двинулась на поиски комнаты. Она нашлась в конце коридора, проходя по которому я отчетливо слышала стоны, крики, ругательства. Закрывать Соне уши не было смысла, мы здесь будем находиться до завтрашнего утра, и что-то мне подсказывало, что межкомнатные стены совсем хлипкие.

Замок щелкнул, когда я провернула в нем ключ, и дверь отворилась внутрь. В крошечном помещении было маленькое квадратное окно без какой-либо занавески, и из щелей в оконной раме сочился холод. В углу справа стояла узкая деревянная кровать с видавшим виды постельным бельем. Когда-то оно было белого цвета, сейчас же желто-серого. Слева от двери находилась маленькая тумбочка для вещей, на ней же стояла глиняная чашка с огарком тоненькой свечи.

Я посадила Соню на кровать, и пока дочь снова не захныкала из-за громких звуков за стеной, которые ее пугали, принялась петь. Я пела ей песню о зайчишке в зеленом лесу за этот месяц раз пять, когда Олег запирал нас в комнате, а сам разносил квартиру. Он выбивал стекла в дверях, бил посуду, кричал, но не трогал ни меня, ни Соньку. До вчерашнего вечера.

Я быстро смахнула подступающие к глазам слезы. Спрятала чемодан под кровать, и опустилась на корточки перед дочерью, заканчивая пение. Соня улыбалась.

— Пойдем погуляем?

— Я устала, — пухлые губки скривились.

— Милая, маме нужно найти работу. Потерпи чуть-чуть, ладно? У нас все-все будет хорошо, но сейчас нужно потерпеть.

Дочь молча выслушала меня и, вздохнув, кивнула. Я каждый раз обещала ей, что все будет хорошо, но каждый раз получалось, что обманула. Подозреваю, что мать из меня никудышная, но в этот раз я сделаю все, и даже невозможное, чтобы не обмануть надежды ребенка.

Единственное, о чем я точно не жалею — это о том, что притащила дочку в другой мир, потому что здесь нас точно не найдут. Ехать в деревню, в дом, оставленный мне бабушкой, было нельзя — Олег нашел бы нас там на следующий же день, а других вариантов у меня не было.

Мы вышли из ночлежки под хохот мужиков, сидящих за столом, и когда тяжелая дверь захлопнулась, вновь наступила тишина.

На улице было спокойно, порывистый ветер почти прекратился, и теперь в воздухе парили крупные снежные хлопья. Снежинок было так много, что из-за них сложно было разглядеть что-либо дальше носа, но я примерно помнила откуда мы пришли, и двинулась в ту сторону.

Продуктовая лавка Уланы к обеду заполнилась людьми. С утра мы были единственными посетителями, а сейчас пришлось ждать своей очереди на улице. Руки отнимались под весом ребенка, я дважды просила Соню немного постоять рядом, но потом во мне просыпалась жалость и я брала дочь на руки.

Когда из лавки вышли вышла последняя гостья, я поспешила внутрь прежде, чем нас опередила старушка в сиреневом пальто.

— Снова здравствуй, малыш, — жизнерадостно помахала Улана Соне, и дочка улыбнулась ей в ответ. Девушка переключила свое внимание на меня. — Что-то забыли купить?

— Не совсем, — я качнула головой. — Мы здесь всего один день. Приехали в гости, но нас не встретили. Уехать обратно не можем, и я не знаю к кому обратиться… Может быть, у вас есть какая-то работа для меня?

С миловидного личика Уланы сползла улыбка, и счастливое выражение лица сменилось печальным.