– Ты полагаешь?

– И я – в том числе…

Далее мы попадаем на Васильевский остров. Сначала мы бредем по Пятнадцатой линии, где замерли в ожидании лета ревматические тополя, и Аля, поглядывая на них, рассказывает, что здесь она в детстве жила.

– Вот в этом дворе, представляешь, первый раз в жизни поцеловалась…

– Как его звали? – немедленно интересуюсь я.

И Аля испуганно вскидывает глаза:

– Не помню…

– Вот так же потом, лет через десять, ты скажешь и обо мне…

А потом мы стоим у трубы, испещренной загадочными иероглифами. День сегодня светлый, туманный, в воздух как будто добавлено молоко. Кажется, что иероглифы в нем чуть-чуть светятся, и Аля, вдруг прижав к горлу ладони, лихорадочно говорит:

– А может быть, произойдет чудо? Считается, что если чего-то очень хотеть, то чудо обязательно произойдет. Вдруг нам поможет бог…

– Ты же в него не веришь.

– Ну и не верю, так что? А он возьмет и поможет. Если, конечно, он действительно добр…

Ах, Аля, Аля!

Какой в этом мире может быть бог?

Разве что капризный божок, ревниво посматривающий на людей.

И потом, что это за бог, с которым приходится торговаться? Вот я сделаю то-то и то-то, уверую, восславлю его, вознесу в молитве грубую лесть, и тогда, может быть, за это что-нибудь получу.

Как-то все это не по мне.

Не хочу я, не хочу торговаться – ни с людьми, ни с богом, ни с кем.

– Ты чувствуешь? – говорит Аля.

Странный фармацевтический запах плывет по двору. Ромашка – нет, не ромашка, шалфей – нет, не шалфей. Так, вероятно, пахнут расплавленные дымящиеся компоненты минеральных солей.