– Пора выдвигаться, – крикнул солдат, у которого на рукаве была нашита причудливая комбинация из косых и изогнутых полосок. – Кто отвечает за порядок в помещении?
– Я, – отозвался измотанный немецкий интеллектуал, который так усердно поглощал в углу книгу за книгой, что недавно его решили осчастливить должностью главного по бараку, в комплекте с которой шли обязанности разливать суп и подметать пол.
– Так, выворачивайте карманы.
На стол посыпались шоколадки, полоски жевательной резинки и пачки сигарет. В нагрудный карман нашего старосты солдаты засунули пачку сигар.
– Это тебе. Проследи, чтобы всем досталось поровну.
Никому ранее не нужный, Бухенвальд теперь стал центром мира. Это был наш мир, новый мир. Мы так интересно проводили время, что не успевали оглянуться, как наступал вечер. Мы готовились ехать домой. Днем и ночью над головой летали американские грузовые самолеты, приближавшие крах гитлеровской Германии.
Ветераны лагеря собирались у нас в блоке и составляли отчеты о преступлениях нацистов.
От них я узнал, что одно время в Бухенвальде жило больше людей, чем в Веймаре. В живых осталось 20 000 человек. С 1937 года в Бухенвальде погибло 51 000 человек[92]. Еще 15 000 сгинули в подлагерях. А сколько тысяч человек, которых за день до освобождения погрузили в поезда, на которые мы не попали, а потом были забиты камнями, застрелены, задавлены!..
Когда мы уже заняли канцелярию, командиру СС позвонили из Веймара.
– Запрошенный вами отряд с огнеметами прибыл и ожидает дальнейшей транспортировки.
Мы не хотели забывать. Напротив, мы чувствовали непреодолимое желание задокументировать все то, что видели, изложить историю на бумаге и рассказать ее людям. Я понял, что если мы, живые свидетели, не расскажем горькую правду, то люди просто не поверят в масштабы того зла, которое сотворили нацисты. Я хотел поделиться не только ужасами, но и рассказать о том, как мы жили, о повседневных событиях и о борьбе за выживание.
Не прошло и недели после освобождения Бухенвальда, как мои соседи принесли документы, которые нашли в канцеляриях и бараках СС. Из этих ценных бумаг я скопировал планы, карты и списки[93]. Сил бродить по лагерю у меня не было, и я попросил старших коллег принести мне бумагу и карандаши. Вооружившись стопкой пустых бланков со свастикой, которые предназначались для членов нацистской партии, и семью короткими цветными карандашами, я начал зарисовывать лагерную жизнь.
Я вспомнил время пребывания в Освенциме, когда впервые ощутил необходимость задокументировать пребывание в лагере. Именно там на обрывках от мешков с цементом[94] я углем и огрызком карандаша начал составлять списки и рисовать. Я очень хотел сохранить те черно-белые наброски и спрятал их в соломенный матрас. Когда нас в спешке эвакуировали из Освенцима, они остались в лагере. Но картинки не выходили у меня из головы. И теперь, будучи свободным человеком, я приступил к их воссозданию.
Несколько недель я рисовал без остановки. Контуры я выводил карандашами, а заполнял их уже акварелью, которую мне принес американский солдат, заинтересовавшийся тем, что я делаю.
Я добавил подписи, карты и списки. Сцены из далекого прошлого оживали перед моим внутренним взором: прибытие в лагерь, селекция, наказания, еда, болезни, бесконечные ряды заграждений, работы, переклички, зима, мятежи, виселицы, эвакуация, «Катюши» и многое другое. Почти двухгодовалый опыт жизни в трех концлагерях только и ждал того, чтобы выплеснуться из моего неутомимого сознания.
Темная, печальная и бесцветная лагерная жизнь в моих рисунках заиграла семью цветами радуги, и мое ликующее сердце подгоняло меня двигаться вперед. Эти картины, созданные в память о друзьях и товарищах, стали еще одной победой.
В кинозале Бухенвальда снова собирались толпы. Обычно они приходили посмотреть беззаботные цветные фильмы из Америки. Но как-то раз они собрались совсем не для этого. В помещении кинозала устроили поминальную службу по еврейскому обряду. Американский капеллан, раввин из далекого Бруклина, раздал всем небольшие молитвенники. На одном краю импровизированного алтаря стояли высокие белые свечи, а за ними – американский солдат еврейского происхождения в коричневой форме. Выжившие представители европейского еврейства задумчиво и скорбно заполнили помещение. Многие уже почти забыли свое историческое наследие. Но то был день поминовения. Мы все хотели воздать должное и поблагодарить тех, кто сражался за нашу свободу. Все мы потеряли родственников, за которых нужно было помолиться.
Наступило 1 мая 1945 года. Бывшие узники, осевшие в близлежащих городках и деревнях, вернулись, чтобы отпраздновать вместе с нами.
Бараки, где жили русские, больше напоминали сельскую ярмарку. По улицам были развешаны гирлянды, а блоки соревновались друг с другом за то, кто напишет лучший портрет Сталина. Победителем стало двухметровое изображение, которое повесили над русской читальней в компании цветов, лысого Ленина и бородатого Маркса.
Немецкие блоки украшало гордое заявление: «Мы едем домой» и фотографии Брейтшеда и Тельмана[95]. Надписи на других плакатах гласили: «Не забывайте 51 000 погибших», «Спасибо союзникам» и короткое, но решительное «Больше никогда!».