Хотя майор смотрел на себя не без удовольствия и некоторой внутренней гордости, мол, вот я какой молодец, он пробурчал:
— Ну и рожа у тебя, Гена. Ох и рожа.
Подмигнув оторопевшему двойнику, он сел, включил компьютер и стал просматривать сводку криминальных происшествий в Терешковском районе, частью которого являлся его участок. По причине ледяного дождя ночка выдалась относительно спокойная. На подотчетной территории Геннадия Ильича вообще не приключилось ни одного преступления. Машины не угоняли, женщин в лифтах не насиловали, ларьки не грабили. Благодать! Всегда бы так.
Геннадий Ильич хотел было погонять цветные шарики на компьютерном экране, когда позвонил дежурный по району и велел ехать на рынок, там опять бандитская разборка приключилась, три пулевых ранения, одно смертельное.
Майор Карачай, вздыхая, натянул узковатый кожаный плащ и такую же черную кепку. Рядом на вешалке висел прозрачный дождевик с капюшоном, который купила ему жена, уверенная, что никакие плащи и зонтики от ливней не спасают. Дождевик вызывал неприятные ассоциации с презервативом, поэтому Геннадий Ильич его так и не надел ни разу. Сегодня его рука сама потянулась к полиэстеровой накидке. Хворать было нельзя, никак нельзя. Больничный лист мог напомнить начальству о возрасте старшего участкового инспектора Терешковского микрорайона, а это было лишним.
В задумчивости пошуршав полиэстером, он пробормотал: «Мы в полиции, а не в институте благородных девиц», — запер дверь участка, погрузился в свою видавшую виды «шкоду» и поехал на рынок.
Как уже неоднократно отмечалось, район, в котором он жил и работал, назывался Терешковским. Кто и почему назвал его именем первой советской женщины-космонавта, являлось тайной, покрытой мраком. Никаких космодромов и космических объектов в Неверске сроду не водилось. Когда-то на месте Терешковского микрорайона находился военный аэродром, но маленький, временный, просуществовавший недолго. Зато в этих местах часто и охотно расстреливали и хоронили убиенных во рвах, одинаковых, что при Сталине, что при Гитлере, что снова при Сталине. Ревнители исторической справедливости раскопали пару братских могил, сфотографировали черепа с костями, а на их месте возвели мемориалы: бетонный крест, опутанный настоящей колючей проволокой, и плиту из мраморной крошки с фамилиями опознанных жертв тоталитаризма. На большее их не хватило, большего никто от них и не требовал. Ныне живущим не было дела до забот прошлых поколений. Вскапывая свои незаконные огородики, они совершенно не задумывались, чьим прахом удобрена их землица, на чьих костях взращена их картошечка, свеколка и морковочка.
Огороды эти были постоянной головной болью майора Карачая, потому что самовольные захватчики земельных наделов препятствовали свободному хождению граждан, стремившихся в лесополосы и рощи, чтобы выгулять там своих четвероногих питомцев или оздоровиться посредством бега трусцой. Как только начиналась пора первых урожаев, огородники выставляли сторожевые посты, несшие дежурство в хлипких хибарках и преграждавшие тропы, дабы злоумышленники не надергали себе лука и редиски. На этой почве даже случались мордобои, а недавно один не в меру активный земледелец проломил голову мальчику, позарившемуся на его малину. Майору тогда здорово влетело. До самой осени пришлось ему бродить по полям, снося хибарки и разгоняя огородников. И все в одиночку, потому что помощника участковому не полагалось, а у патрульной службы своих забот хватало.
Геннадий Ильич вспомнил эту историю, потому что ехал к рынку по объездной дороге, пролегавшей мимо огородов. Теперь на них было темно и безлюдно, вокруг вскопанных клаптиков земли высились белесые заросли бурьяна, из которых отсвечивали глаза бродячих кошек и собак. Блочные девятиэтажки беспорядочно высились там и сям, и редкие светящиеся окошки наводили тоску и печаль, понятную только тем, кто рос и жил в подобных спальных районах, как бы они ни назывались и в каких бы сторонах света ни находились.
Миновав пустырь, Геннадий Ильич свернул на узкую дорогу, покрытую выбоинами и непросыхающими лужами. «Шкоду» подбрасывало и раскачивало, как утлое суденышко, попавшее в жестокий шторм. Дождь не прекращался, пришлось включить дворники, чтобы избавиться от мутных водяных потоков, стекающих по лобовому стеклу. С одной стороны тянулась бесконечно длинная многоэтажка, прозванная в народе Китайской стеной. По левую руку угадывался темно-зеленый забор рыночной площади из металлических листов, местами отогнутых, местами помятых и на всем протяжении обклеенных самодельными объявлениями. Входы и выходы рынка были обозначены мусорными баками, как всегда, набитыми доверху.
Геннадий Ильич свернул в один из таких проемов и увидел разноцветье фар, мигалок и сигнальных огней. Следственная бригада работала вовсю, прикрываясь зонтами и пакетами. По причине позднего времени зевак собралось мало — два никчемных бомжа с клетчатыми сумками, нетрезвый мужчина неопределенного возраста и какой-то совсем уж пьяный гражданин, не столько рассматривавший труп, сколько занятый сохранением собственного равновесия.
Геннадию Ильичу вдруг тоже захотелось напиться. Сильно. До скрежета зубовного. Обстановка располагала. Вкупе с жизненными обстоятельствами. «Напьюсь, — решил он. — День рождения как-никак. Который, как пел один мой тезка, только ра-аз в го-оду».
Мелодия песни про то, как бегут неуклюже пешеходы по лужам, вертелась в его голове, когда он приблизился к начальнику оперативно-следственной бригады, чтобы представиться и получить задание.
— Опроси, вон, свидетеля, — распорядился следователь. — Сторож Власенко. Он тут по найму сразу несколько точек охраняет. Лыка не вяжет, сука. И от него несет, как от пивной бочки.
Разумеется, возиться с пьяным свидетелем было выше его прокурорского достоинства. Пришлось подключаться Геннадию Ильичу. Он отвел Власенко к срезу наклонной крыши и подержал там под потоком сбегающей воды, пока сторож не сумел связно ответить на несколько дежурных вопросов. Только после этого Геннадий Ильич пустил его под саму крышу и развернул бланк протокола на папке. Бумага моментально расползлась и пошла клочьями. Геннадий Ильич вытер папку кепкой, нахлобучил ее обратно и достал новый бланк.
Полученные показания были отрывочными и путаными. Сторож Власенко проснулся среди ночи, чтобы совершить обход (а заодно добавить, как мысленно заключил майор), выбрался из подсобки и увидел много машин, съехавшихся на пятачке, разделяющем продуктовый и вещевой рынки…
Как знал каждый житель «Терешковки», первый состоял по большей части из однотипных прилавков под навесами, тогда как второй представлял собой ряды сооружений, напоминающих железные гаражи эпохи развитого социализма. Только в гаражах этих хранились не «волги» с «жигулями», а различные товары, от обоев и штор до обуви, одежды и бытовой техники.
Рынок возник стихийно, когда рухнул прежний строй, и на его руинах распустились всякие поганки, паразиты и плесень. Торговцев и челноков тотчас подмяли под себя бандиты, как новоявленные, из спортсменов, так и самые настоящие, блатные. Первых перещелкали при разборках и определили на кладбища. Вторых разметали правоохранители, но лишь затем, чтобы занять их место и доить торгашей культурненько, без утюгов и бейсбольных бит. Лет десять продолжалось такое положение дел, пока менты с чекистами не переметнулись к крупному бизнесу, где можно было насосать куда больше. Мелкие предприниматели вздохнули с облегчением и начали наращивать жирок, пока экономическая нестабильность и политическое разгильдяйство не загнали страну туда, откуда она с таким трудом выкарабкалась. В глубокую задницу.
И появились в Неверске новые банды, именуемые теперь уважительно: организованные преступные группировки. За право собирать дань на Терешковском рынке боролись сразу три ОПГ: спортивная, уголовная и этническая. Каждый полицейский города знал об их существовании, а также мог назвать главарей группировок и их наиболее отличившихся подручных. Не являлось это тайной и для Геннадия Ильича Карачая.
Слушая сбивчивый рассказ, он определил, что разборка произошла между качками и блатными. Подстрелили члена спортивной банды, возглавляемой бывшим чемпионом по боксу в легком весе Вадимом Засыпкиным по кличке Муха. Блатарей было меньше, но они выхватили стволы первыми и действовали более решительно.