Запах и вкус чужой самки – это что-то очень древнее, из приматских еще времен, из животного восторга от обладания женщиной вожака: пока он там самоутверждается и принимает почести от подданных - убежать за кустик с его самой любимой и молодой женой и там почувствовать себя альфа-самцом и не только. Даже если он никакой не вожак, а просто другой… Другой, целующий красный зад вожака, пока мы тут, в кустиках, целуем друг друга в те уста, которые… Но это уже детали.
А что нужно самке, если рассуждать по-нашему, по-обезъянски? Может быть, ничего не нужно. Может быть, ею движет простая невостребованность? Желание получить неучтенную порцию ласк и удовольствий? Почувствовать себя свободной и хитроумной, чтобы потом, вычесывая из своего законного самца законных вошек, шептать ему на ушко: дурачок ты мой, глупенький маленький мальчик!
Мы плохо знаем мир, в котором живем. Я о мире людей, а не о Вселенной, которую мы тоже почти не знаем, если уж честно.
Известно, что в определенном возрасте ребенок вдруг осознает, что он один из многих других. Это ужасное открытие для умных людей становится первым шагом на большом пути самопознания и познания мира. Глупые так и живут всю жизнь с мыслью, что уж они-то – особенные, даже если работают охранниками в овощном ларьке.
С одной стороны, мы искренне верим, что знаем что-то о других людях. Особенно забавно все обстоит именно с сексом. Маркиз де Сад искренне полагал, что его причудливые интересы, вроде щипания пинцетом и тому подобного, разделяются всеми вокруг, просто люди себе в этом не признаются. С другой стороны, попадаются некоторые скромные люди, которые искренне полагают, что в рот берут только проститутки, анальный секс - удел гомосексуалистов, а все остальное - и вовсе следствия тяжелого психического недомогания. Но это, конечно, крайности. Маркиз, может, потому и остался в памяти человечества, что не постеснялся вывалить свои фантазии на публику.
Обычно же люди думают: вот я какой грязный извращенец – люблю, когда девушка шлепает меня ремнем, к примеру. И живет человек, упивается собственной извращенностью, думает с замиранием сердца: знали бы люди вокруг, чем я занимаюсь! Вздрогнули бы! Между тем как его ближайшие друзья, приличнейшая семейная пара, практикуют групповые садомазохистские оргии, а благообразный друг детства вполне может оказаться раскованным трансвеститом – просто эта, вторая жизнь, обычно существует параллельно первой. Только немногие представители богемы смешивают два мира и два образа жизни в один, изумляя обывателей. На самом деле это глупо и нерационально, ну да ладно.
То, что прощаешь себе, ужасает в других. Любой человек рассуждает примерно так: нет, ну мой-то случай исключительный, я не делаю ничего плохого, у меня все прилично, даже когда я занимаюсь чем-нибудь общественно порицаемым. Потому что я особенный, я – это я, поэтому мне-то можно, но почему - они? Неужели и они тоже?
В том-то и дело, что и они тоже. И все - тоже. Потому что наше время дало миллионам людей возможность предаваться тому утонченному и разнообразному разврату, который еще недавно был доступен лишь богачам или богеме, а остальные могли только фантазировать.
Сегодня просто надо иметь выход в Интернет. И все получится.
С изменами, в общем, примерно та же самая ситуация. Люди сплошь и рядом делают это, но искренне полагают, что их половины – ангелы. Хотя все чаще и чаще по умолчанию гуляют обе стороны – это уже из личных наблюдений.
Конечно, все это явления последних десятилетий. Раньше было хуже с помещениями, ресторанами и клубами. И главное – не было Интернета. Вместе с ним появилась возможность анонимно откровенничать с людьми, знакомиться и реализовывать свои фантазии, не прибегая к услугам работников почты, телефонной станции и других посторонних. Удобно, анонимно, конфиденциально.
- Гриша, только у меня месячные… Тебя это не смутит? – Ленка затушила сигарету и с какой-то непонятной мне полуулыбкой посмотрела на нашего мучителя.
- Ну… я не знаю… Я читал, что все равно можно же… - было видно, как трудно ему даются такие взрослые темы.
- Можно, конечно, если крови не боишься… - Она встала из-за стола и, опершись на спинку стула, спросила:
- Ну и когда начнем?
- Давайте я к вам приду… И потом пойдем на пляж. Да? – Гриша явно уже все придумал, и от его решимости и оптимизма мне сделалось неуютно.
- Хорошо, заходи.
Мы молча пошли к себе. Сказать было нечего. Я поймал себя на странном равнодушии к происходящему. Немного неловко было только оттого, что отдуваться придется Ленке. А я буду при ней исполнять неблагородную роль как бы сутенера.
17.
Мы зашли в номер. Ленка задернула шторы и попросила включить кондиционер. Аппарат с противным гулом заработал. Она снова закурила, присев на краю кровати.