— И только мне ничего не сказали, предатели, — выдохнула я.

— Тебе сейчас нельзя нервничать, Марго. Ты же понимаешь? — приобняла меня подруга.

— А если он умрет, Вась? Как мне быть тогда? — зажмурилась я. В груди разгорелся такой пожар из боли, что трудно стало дышать.

Слава поджал губы. В наш разговор с подругой он не лез, лишь сопровождал, продолжал выполнять свою работу и защищать.

— Даже думать о таком не смей, поняла? — твердо сказала Рогова, а потом выдала самую большую ложь в жизни: — Все будет хорошо, слышишь?

На самом деле никто не знает, как именно будет, но все обещают, что хорошо. А тебе потом приходится мириться с этим «хорошо», даже если оно не совпадает с твоими представлениями об этом.

Давыдова я заметила издалека. Он сидел на лавке в зоне ожидания, схватившись за голову, но едва я приблизилась, как вскочил на ноги.

Иван был серым. Или это просто для меня все вдруг посерело? Маши рядом не оказалось.

«С Машей мне было бы легче», — вяло отметила про себя я.

С Машей легче, но пришлось говорить с ее мужем.

— Что с ним? — без предисловий начала с главного я.

— Оперируют, — ответил Давыдов.

— Долго?

— Уже четыре часа.

— Хорошо, — выдохнула я, изо всех сил сжав кулаки. — Раз оперируют, значит, Дима жив. Значит, борется. Это хорошо. Правда? Ром!

По дороге сюда я успела позвонить другу, и он примчался.

— Рома! — кинулась к мужчине я. — Ты же поможешь Диме? Ты узнаешь, что с ним? Нам никто ничего не говорит.

— Это не моя больница, но я попытаюсь пробить, — пообещал Васнецов и умчался к персоналу.

— Тс-ш… Успокойся, — сжала мою руку Васька. — Ты дрожишь вся, тебе нельзя нервничать.

— Как это случилось? — повернулась я Ивану.