— Похоже, у вашей мамы очень современные взгляды.
— Полагаю, да. Но сама она своим убеждениям не следует. Вот-вот выскочит замуж в третий раз. Извините. — Элизабет прикрыла рот рукой. — Вы, наверное, очень религиозны?
— Вовсе нет. У моей матери тоже были современные взгляды, хотя и не такие, как у вашей, так что нас в религиозной традиции не воспитывали.
— А я думала, тут все религиозны. У вас здесь столько красивых церквей.
— Это да, но я-то не грек, а турок.
— О, я поняла.
Али кивнул. Разумеется, ничего она не поняла, но как ей было объяснить? С чего начать? С того дня, когда он спросил родителей, почему должен ходить в воскресную школу, а они велели ему не нарываться? Или с того, как все мальчишки, которых он считал друзьями, встали на сторону Деймона, а от него отвернулись? Обвинили его в том, что он позволил тощему греческому парнишке свалиться с дерева, а потом украл его футбольный мяч и утопил в море? С тех пор он перестал быть Алом, стал Али, и понял, что имела в виду мать, когда говорила об учительнице, обвязывавшей его ноги шарфом. Он был иным. Но нет, религиозным он не был, как не был и греком.
— Все нормально, — сказал он Элизабет. — Тут на острове все сложно. Но скоро это изменится.
Она взглянула на него — просто, открыто. И впервые с тех пор, как смирился с тем, что Селена его не любит, Али ощутил надежду, разгорающуюся внутри. Так бывает, когда вдруг понимаешь, что ты кому-то нравишься.
— Значит, — спросил он, — вы намерены стать независимой женщиной, как ваша мать?
Элизабет вздохнула.
— Ну почти. Надеюсь только, что обойдусь одним мужем. — Она продемонстрировала ему левую руку, на безымянном пальце ярко выделялся ободок более светлой кожи. — Он художник. Через месяц у нас свадьба.
Надежда угасла так же быстро, как и вспыхнула.
— Вы уже успели загореть, — сказал он. — Это ваш второй отпуск?
— А? Ах да. — Она, казалось, опешила. — Я больше не могла, мне просто необходимо было от них удрать. Ну от матери, ее жениха, моего жениха. Мы отдыхали во Франции, в отеле, где всегда останавливались в дни моей юности. Более ранней юности. — Она поиграла бровями. — Знаете, такой весь шикарный, с шезлонгами и коктейлями у бассейна. И мне вдруг показалось, что все предопределено. И изменить уже ничего нельзя, да и вообще никогда ничего не изменится. Захотелось убедиться, что я правда делаю выбор.
Они посмотрели на сверкающее море.
— Просто выбор? — уточнил он. — Не обязательно правильный выбор?
— Ну это стало бы приятным бонусом.
Она достала из сумки две бутылки апельсиновой газировки и протянула одну Али.
— Решение вроде бы разумное. — Она сковырнула с бутылки металлическую крышку и, очевидно, поранив большой палец, сжала руку в кулак. — В смысле, вот мы с Николасом поженимся, встанем на ноги, заведем детей — лучше бы мальчика и девочку, — и жизнь будет продолжаться. А мы займем свое место в мире…