— Значит, любишь, — делает свои выводы мама.

— Я не смогла его выкинуть из своего сердца. И с другими не вижу будущего. Даже на свидание ходила, но все пусто. А его только увидела, и мир взорвался. Мам, я его смех, каждый жест помню, как наяву вижу. Мне рядом с ним так спокойно. Но я совершенно не знаю, что делать. Ведь даже вы с папой будете против. А еще есть весь мир и прошлое, — слезы текут по щекам, потому что за все это время я наконец-то нашла выход.

Конечно, я люблю Торопова и хочу быть с ним, но так страшно, что я не могу сделать этого шага навстречу.

— Маш, ну перестань ты плакать.! Я же тоже сейчас разревусь.

— Не могу, мам. Мне так плохо.

— Без него?

— Без него.

— Ну, значит иди к нему и все расскажи. И не мучай, ни себя, ни его, ни нас, — неожиданно заявляет мама. Я даже перестала всхлипывать от изумления.

— Мам, ты чего?

— Ничего. Хватить изводиться. И трусихой быть не надо. Я конечно, могу сказать тебе, что ничего не получится и лучше его забыть. Но ты же не сможешь. По глазам вижу, что любишь его. Будешь страдать и скитаться по жизни, в каждом ища частичку его. А если вдруг не сложится, то хотя бы будешь знать, что попробовала.

— Ого! Мам! Ты меня сейчас удивила!

Мама нежно улыбнулась: — Мы, когда с твоим папой познакомились, он летное училище заканчивал, а училась я на первом курсе. Наивная девчонка из деревни. Увидела его, красивого, высокого, с заразительной улыбкой и сногсшибательным взглядом и пропала. Влюбилась без памяти. И он меня заметил. Встречаться предложил. Я от счастья в небе парила. А он на свой выпускной цветы подарил и попросил отпустить его. Потому что небо любит больше жизни. У меня вся жизнь рухнула. Я на тот момент не представляла, как буду без него жить. Да еще и беременная. Бегала за ним, вернуть хотела, а он лишь денег на аборт дал и ушел в туман. Знаешь, как мне тогда было страшно, одиноко и невыносимо больно. От безысходности я в больницу пошла на этот самый аборт, но не смогла. Сбежала. Ревела так, что все подушки насквозь мокрыми были. А он через неделю вернулся и на колени упал. Плакал. Бес попутал, говорит. Не сразу понял, что небо ему не нужно, если на земле мы его ждать не будем. Я его тогда прибить хотела. И два месяца не подпускала к себе. Но простила. И не жалею. Ревную немного к этой синеве, но не жалею. Не знаю, как бы сложилось все, если бы он не одумался и не вернулся. Я бы выпуталась, разгребла, но вряд ли была бы такой счастливой, какой бываю рядом с ним и тобой. Поэтому и говорю тебе так. Не очень я доверяю твоему Торопову, но если сердце тянется к нему, то ты хоть на луну лети, ничего не поможет.

— Мааам, ничего себе. Ты мне никогда не рассказывала. А тот ребенок — это я?

— Ты, ты! И я тебя очень люблю! И хочу, чтобы ты счастлива была. И если это счастье с твоим Тороповым тебе предначертано, то я палки в колеса вставлять не буду. Но хочу, чтобы ты знала, что я всегда буду рядом. Чтобы ни случилось. И ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

— Мам, спасибо, — я обнимаю ее, не веря в то, что маме так легко удалось открыть глаза на простые вещи.

Если бы он не был моей судьбой, то я давно бы выкинула его из своей головы. Да я бы даже не пустила его в свое сердце.

Я не знаю, что и как у нас с ним все сложится, но я действительно должна попробовать дать шанс нам обоим.

— Мам, а как же папа?

— Летчика я беру на себя, — подмигивает мам.

— И значит, я могу прямо сейчас поехать к Владу и сказать, что он может пригласить меня на свидание.