Кто-то сказал: «Крепко держись, моя хорошая», – а кто-то еще сказал по-гречески: «Бог хранит нас, морская русалка», – и голос Колина сказал, почти не дыша: «Она ранена».
Затем возле меня уткнулся багор, и тихо закачалась лодка. Протянулись руки и схватили меня. Бок каяка качнулся, и мне удалось схватиться за него и наполовину вползти на борт. Я висела, задыхаясь и обвиснув, пока меня снова не схватили руки и не подняли, и то, что скрутилось вокруг ног и тянуло меня вниз, вылезло тоже.
Я лежала на дне каяка, согнувшись, на толстой веревочной циновке, задыхающаяся, дрожащая и больная. Смутно я почувствовала руки Марка и его голос. Меня больно растирали чем-то сухим и грубым, заставили проглотить что-то резкое и ароматное. А каяк качался у скалы. Запыхавшийся Марк серьезно ругался такими словами, что никогда от него их не ожидала. Затем мои голые плечи накрыли пальто из твида и дали мне еще глоток крепкого греческого бренди. Я сидела, а Марк обнимал меня здоровой рукой. Тепло его тела согревало меня. Я укрывала свою наготу и окоченевшие, слабые пальцы. «Успокойся. Все в порядке, только успокойся». Таким тоном он обычно успокаивал Колина.
Я дрожала, прильнув к нему. «Копье, – сказала я – водоросли».
«Знаю. Сейчас все в порядке. Он ушел. – Успокоение исходило от него осязаемыми волнами. – Все это кончилось. Ты в полной безопасности. А теперь расслабься».
«Это из-за ножа Джозефа. Я вынула его из кармана Лэмбиса в церкви, когда мы поймали его. И забыла. Он был в моем кармане. Они его увидели. О-о-он, должно быть, искал нас».
Подумал секунду. «Понимаю. Но это все еще не объясняет, почему он…»
«Марк!» Тень, в которой я узнала Колина, опустилась на корточки возле нас.
«Что?»
«Вот это, что было на ней. Это не водоросли, это веревка».
«Веревка? – Я снова задрожала, не владея собой, и защищающая рука напряглась. – Ты имеешь в виду, с-с-сеть?»
«Нет, это кусок веревки, с поплавком и чем-то вроде ловушки для омаров на другом конце».
Конечно. Это прозвучало, как воспоминание из другого мира. Я сказала: «У него там расставлены эти ловушки. Я забыла. Они повсюду. Ощущение мерзкое, как водоросль».
«Выбрось в море», – сказал Марк.
«Но внутри что-то есть. – Голос Колина звучал возбужденно. – Не живность. Какой-то пакет».
Марк отпустил меня. «Посвети, Лэмбис». Он встал на колени рядом с Колином. Плетеная ловушка лежала между ними, вокруг расплывалось темное пятно воды. Осторожно Марк забрался в нее пальцами и вытащил пакет, который положил на доски. Колин согнулся возле него. Лэмбис от мотора заглядывал у них из-за спин. Три лица были серьезны, очень поглощены этим занятием, возбуждены от любопытства, которое вот-вот могло перейти в восторг. Каяк мягко качался на волнах и рвался от скал в море. Мы совершенно забыли о Фрэнсис.
Марк развернул пакет. Слой клеенки или полиэтилена. Другой. Третий. Затем мешочек из мягкой кожи или замши. Покрытие сохранило его совсем сухим. Марк развязал бечевку, раскрыл мешок. Взору представилось мерцание и цветное сияние. Колин охнул, а Лэмбис замычал. Марк поднял что-то вроде золотой цепи, очень богато украшенной. Когда она проскользнула у него между пальцев, среди золота засияли и загорелись красные камни. Колин осторожно протянул руку и поднял сережку с белым сиянием инея вокруг сверкания зеленого. «Я говорил, что это драгоценности», – сказал он, чуть дыша.
«Это нахапанное?» – голос Лэмбиса сзади нас был полон удовлетворения.
«Это, точно, легко узнаваемая добыча. – Марк опустил в пакет воздушное ожерелье из золота и рубинов. – Сейчас начинает проясняться, да? Мы хотели улик и, ребята, какую улику мы получили! Если Александроса убили не по этой причине, тогда я Королева Мая!»
«Лондонское дело», – процитировала я.