Проснувшись тогда, я отчетливо осознал, что она погибла, но лишь через год узнал об этом наверняка. Потом я часто вспоминал её слова и пришел к выводу, что, вполне вероятно, тот сон был пророческим и создатели «Ареса» действительно как-то смогли заполучить эту самую кровь демона, которую добавляли в свой препарат. Где и как они смогли раздобыть эту мистическую субстанцию, я даже не мог предположить, но это легко объясняло все невероятные последствия употребления «Ареса». Кроме того, всю последующую жизнь я мучился от неизвестности — а что ждет меня после смерти? Может быть мне уготованы вечные муки ада? Но изменить ничего уже было нельзя, поэтому я продолжал жить, стараясь сделать как можно больше для развития и процветания моей Родины.
После окончания войны в течении пяти лет я заочно закончил политехнический институт, а затем моя карьера резко пошла вверх — в 1959 году я был назначен директором автозавода, а в 1965 Ленид Брежнев, которому очень нравились выпускавшиеся на моем заводе автомобили, назначил меня министром автомобильной промышленности, после чего я в течении пяти лет работал как ломовая лошадь, выводя советский автопром на лидирующие позиции в мире. На этой почве у меня получилось достичь взаимопонимания с Косыгиным, которого я со временем смог убедить в необходимости коренных экономических реформ. Начали мы с того, что вернули артели, потом расшили их сферу деятельности за счет общепита и ателье, кроме того во всех крупных городах были открыты магазины импортных товаров, где советские граждане могли за рубли прибрести многое из того, что производилось капиталистическими странами. Цены там, правда, были в два с половиной раза выше, чем если считать по официальному курсу, зато вопрос дефицита был фактически решен. Заводы и фабрики постепенно переводились на хозрасчет с дальним прицелом на акционирование — моей целью было развернуть советскую экономику по китайскому пути. Вроде бы всё шло хорошо, но поздней осенью 1974 года в мою «Волгу» на полном ходу врезался грузовик. Я даже подумать ни о чем не успел — свет фар, рев двигателя и всё… Уверен, это коммунисты-консерваторы постарались — в своей работе по реформированию экономики я постоянно сталкивался с их противодействием. Один Суслов чего стоил!
После этого я себя осознал уже здесь — маленьким мальчиком в древнеславянском племени миролюбов. Моя душа не вселилась в чужое тело, нет — я родился здесь от матери с отцом, но первое время абсолютно ничего не помнил о своей прежней жизни. А после достижения шести лет мне стали сниться подробные сны о моём прошлом. После таких снов у меня болела голова, повышалась температура, и так продолжалось около двух лет — слишком большой объем знаний требовалось усвоить детскому мозгу. Состояние моё временами было настолько плохим, что родители были уверены, что я долго не проживу, однако вопреки их опасениям, я выжил и теперь отличаюсь превосходным здоровьем, как, впрочем и вся моя новая родня — слабаки здесь долго не живут. После достижения мною восьмилетнего возраста сны о прошлом не прекратились, но стали реже и менее болезненными.
Зовут меня здесь Скорогаст, если коротко, то Скор. Так меня назвали, потому что я родился очень быстро, не доставив никаких проблем ни матери, ни повитухе. Скорогаст из рода Крепов — в нашем роду все — и мужчины и женщины имели широкую кость и от природы развитую мускулатуру, потому и назывались Крепы. А племя наше называется Миролюбы — это потому, что мы абсолютные пацифисты. По заведенным в племени правилам любой, кто убил другого человека, независимо от обстоятельств, должен быть изгнан. Казалось бы, совершенно нежизнеспособная идеология для раннего средневековья, но тем не менее с такими взглядами они умудрялись выживать здесь в течении примерно двухсот лет. Насколько я понял из пространных рассказов стариков, предки этого племени жили где-то в районе Волыни, при этом тогда они ещё не были пацифистами, но в тех местах разразилась междусобная война, погибло много людей и один из волхвов, спасая остатки племени, вывел пару десятков семей сюда — на левобережье Днепра чуть ниже устья Березины. Здесь он смог договориться о проживании с хозяевами местных земель — голядью, после чего объявил всем, что ему во сне привиделась богиня Мокошь и запретила убивать людей. Как гласят местные преданья, все члены племени восприняли эту информацию с большим энтузиазмом. Места здесь были малолюдные, отношения с голядью поддерживались хорошие, поэтому долгое время запрет на убийство соблюдать было несложно. Однако последние полсотни лет на Днепре активизировались людоловы и жизнь нашего племени заметно осложнилась — пришлось уйти с берега в глубину километров на пять-семь, но и здесь нельзя было ощущать себя в полной безопасности. Оставалось надеяться только на голядинов, у которых пацифистских ограничений отродясь не было, а из луков они стреляли довольно неплохо.
Кстати, наше соседство для голядинов было довольно выгодным — они ведь не сеяли рожь, а выращивали только корнеплоды, в вопросах пропитания больше полагаясь на охоту и рыболовство. По этой причине, миролюбам по договору о землепользовании было запрещено бортничать и охотиться на зверей, за исключением зайцев вблизи от наших деревень и посевов. Также каждый год мы отдавали аборигенам десятую часть собранного урожая в качестве платы за право жить на их земле, и ещё примерно столько же голядины получали от нас в обмен на дичь, меха и мед. Однако Днепр, который местные славяне назвали Славутичем, в собственность голяди не входил, поэтому сейчас я и направлялся туда на промысел. Практически все члены рода Крепа занимались сельскохозяйственными работами — готовили делянки под выжигание, обрабатывали землю на огнищах, ухаживали за скотом и запасали для него сено на зиму, женщины готовили пищу, обрабатывали лен и коноплю — в общем, без дела не сидели. Мне была уготована такая же участь ломовой рабочей силы, но ещё в прошлом году я смог уговорить родителей разрешить мне самостоятельно заниматься рыбной ловлей и поиском бисера. Они долго меня не отговаривали — просто предупредили, что в воде живут страшные русалки, а по реке плавают на лодках людоловы. Однако когда я заявил, что не боюсь их, то препятствовать не стали — дескать, хочешь убиться — боги тебе в помощь, у нас и другие дети есть, более умные и красивые.
Вот с тех пор у меня и началась практически самостоятельная жизнь — утром ушел, вечером пришел, принес рыбу и бисер, поел, поспал, а на следующее утро опять ушел. Красота! Количества ежедневно добываемой мной рыбы хватало, чтобы на ужин каждому родичу доставался кусок граммов на двести-триста — вполне себе неплохая прибавка к рациону.
Выйдя из леса на пойменный луг, я отбросил воспоминания и занялся делом — нашел старицу, в которой оставил со вчерашнего дня верши, и подергал веревки, привязанные к колышкам — по тяжести и вибрации было очевидно, что улов сегодня приличный, впрочем как и всегда. Однако сейчас я вытаскивать свои плетеные снасти не стал — сделаю это вечером, перед уходом, чтобы рыба не испортилась. Пройдя к самой реке, я внимательно осмотрелся по сторонам — здесь была довольно хорошая видимость и приближающиеся лодки людоловов можно разглядеть за пару километров, благодаря чему у меня будет достаточно времени, чтобы спрятаться в лесу. Подобные ситуации уже бывали, и мне без особых трудностей всегда удавалось скрыться — как правило эти мерзавцы не углублялись в лес ради поиска одинокого подростка, справедливо опасаясь встречи с голядинами.
Глава 3
Убедившись, что на реке чисто, я скинул с себя рубаху и вошел в воду. Сейчас, в середине июля, вода в реке опустилась достаточно, чтобы можно было собирать раковины прямо у берега, поэтому, опустившись на четвереньки, я стал шарить руками по дну и выбрасывать добычу на берег. Поработав так с полчаса, я вышел из воды, помахал руками и поприседал, чтобы согреться, а затем принялся вскрывать раковины моллюсков. По набранной мною статистике, бисер можно было найти примерно в каждой двадцатой жемчужнице. Вот и сейчас, проверив пару сотен раковин, я сумел добыть девятнадцать жемчужин различных размеров и форм.
Поработав на берегу и согревшись под лучами летнего солнца, я вновь вернулся вернулся в реку и продолжил поиск. Сделав четыре таких захода, в результате я обогатился на восемьдесят две жемчужины — это было близко к моему среднему улову в последние дней двадцать, когда вода в реке опустилась до необходимого уровня. Решив, что план по бисеру на сегодня выполнен, я вернулся к старице, подтянул вершу к берегу и, сунув в неё руку, вытащил трепещущегося судака килограмма на полтора, после чего ушел в лес, где с помощью примитивного огнива развел костер. А пока прогорали дрова, я, предварительно попив воды из бьющего неподалёку родничка, занялся тренировкой — вытащил спрятанный в кустах лук-однодревку, натянул пеньковую тетиву, затем надел кожаные наручи и произвел десять выстрелов в ствол дуба, росшего на расстоянии двадцати пяти шагов от меня. Все стрелы легли кучно, что не могло не радовать. Оставаясь на месте, я переложил лук в правую руку и сделал десять холостых выстрелов для симметрии мышечной нагрузки. Далее я подошел к дереву, по одной выдернул стрелы и тщательно осмотрел их — наконечники были сделаны из кости и хватало их ненадолго — максимум на десять выстрелов. Убедившись в целостности стрел, я выбрал в качестве следующей цели липу, растущую уже примерно в тридцати шагах, и вновь сделал серию выстрелов.
Позанимавшись так примерно с полчаса, я вернулся к костру, который успел к тому времени прогореть, обмазал судака глиной и сунул его в угли, после чего сел поблизости и прислонился спиной к дереву — надо немного отдохнуть перед приемом пищи.
Когда рыба приготовилась, я с большим аппетитом поел и растянулся на траве, глядя на виднеющееся между кронами деревьев голубое бездонное небо, по которому плыли редкие облака. Немного полежав, я занялся делом — взял ранее заготовленный дубовый чурбачок, расколол его на две части с помощью имевшегося у меня железного ножа и полена, используемого в качестве молотка, затем одну половинку расколол ещё на две части, после чего стал аккуратно отделять от этих четвертинок длинные щепки — заготовки под стрелы. Полностью переработав чурбачок, я получил тридцать две прямые щепки, из которых в лучшем случае, получится десяток стрел — большая часть сырья у меня обычно уходит в брак.
Далее, временно отложив работу над стрелами, я занялся физподготовкой — пробежал пару километров, сделал несколько подходов на отжимания и подтягивания, далее, немного передохнув, занялся уже к непосредственным изготовлением стрел. Поработав некоторое время, вновь приступил к тренировкам — на этот раз я отрабатывал приемы с копьем и мечом, который мне пока заменяла тяжелая палка. За последние два года, используя знания из прошлой жизни, я успел наработать хорошие навыки в боевых искусствах, однако меня печалило то, что в этом теле у меня не было повышенных способностей, которые мне давал «Арес». Но зато у меня здесь были наследственные сила и здоровье рода Крепов, благодаря чему в свои тринадцать с половиной лет я мог по физическому развитию сравниться со взрослым человеком средней комплекции.
Почувствовав усталость, я вновь вернулся к работе со стрелами. Так пролетело примерно три часа после обеда, и, посмотрев на солнце, проделавшее уже половину пути от зенита к закату, я решил, что пора собираться в обратный путь.
Первым делом я забрался на росший неподалёку раскидистый дуб, вытащил из дупла кожаный мешочек и пересыпал туда половину собранных за день жемчужин — это был мой личный запас, который я откладывал на свою взрослую жизнь. Оставаться в племени миролюбов я не собирался и планировал через пару лет, покинув отчий дом, отправиться в Хареву — крупнейший город славян на Днепре. Судя по рассказам, которые я слышал от родичей и торговцев, Харева находилась примерно в том же месте, где в моём родном мире был Киев. По поводу этого несовпадения у меня было две версии — либо это особенность этого мира, либо (и этот вариант я считал более правдоподобным) это название в будущем изменится. Вообще, я хоть и плохо разбирался в дорюриковой истории Руси, но всё же определил текущий период времени где-то между пятым и восьмым веками — славяне уже жили на левобережье Днепра, но ни викингов, ни тем более Рюрика, пока не наблюдалось.
Так вот, по имевшейся у меня информации, Харева была крупнейшим поселением не только на Днепре, но и во всех славянских землях, при этом в ней мирно уживались представители разных племен и изгои, кроме того, там имелась христианская церковь, на которую у меня также были далекоидущие планы, ведь в перспективе я планировал перебраться в Византийскую (Ромейскую) империю, а для этого, как минимум, надо было стать христианином и выучить греческий язык. Всё-таки по менталитету я человек, привыкший жить в цивилизации, которая у славян в этом времени начисто отсутствовала. А единственным анклавом цивилизации в современной Европе, была именно Византия.
Спрятав мешочек с жемчужинами обратно в дупло, я спустился на землю и направился к старице, там я вытащил обе верши и стал складывать рыбу в берестяной туес, выбирая более крупные рыбины, а мелочь бросая в воду.
Набрав достаточное количество рыбы, чтобы мог донести до деревни, и вернув верши в старицу, я с тяжелым грузом на плечах направился в обратный путь через лес, опять погрузившись в размышления о своих планах. До Харевы можно добраться двумя способами: во-первых, можно доплыть на лодке по реке, но для этого, как минимум, нужно иметь эту самую лодку, а вещь эта довольно дорогая и сложная в изготовлении, кроме того, на реке довольно опасно — людоловы были бы рады встретить одинокого путника на лодке. Во-вторых, можно присоединиться к купеческому каравану, который приходил к нам каждую осень, после сбора урожая, но тут не ясно, сколько это будет стоить и согласятся ли меня взять, если отец будет против — пока я, разумеется, не декларировал своё желание уйти из рода и с купцами эту тему не обсуждал. Есть ещё вариант идти пешком, но это гораздо сложнее чем передвигаться по воде, хотя и проще в организационном плане — встал и пошел.
Когда я в этих раздумьях прошел по лесу пару километров, то из-за кустов мне навстречу вышел крупный волк, который, скаля острые зубы, встал у меня на пути.
— Привет, серый — поздоровался я со старым знакомым, после чего вытащил из туеса крупную рыбину и бросил её зверю, тот ловко поймал угощение на лету и бесшумно скрылся в зарослях с добычей в зубах.