Он утрирует и изображает заботливого мужа. Вот только муж у меня теперь другой. До сих пор не приду в себя от мысли, что я сбежала от супруга.

– Какая тебе разница? – интересуюсь. Разницы вообще уже никакой – кортеж авто уже остановился. – Переломаюсь я или нет.

– Разница есть. Мертвой ты Саре не поможешь.

Имя моей девочки как выстрел в самое сердце.

– Ты жесток, – говорю я.

– Может быть. Если это единственный способ до тебя достучаться.

Я ничего не отвечаю, все-таки выхожу под дождь, наконец-то обнимаю Чарли и крошку Анхеля. Который уже совсем не крошка. Парень вырос, ему уже четыре месяца. Но именно в этот момент, при виде чудесного, со светлыми кудряшками и упрямым выражением личика, Анхеля плотина в моей душе рушится.

И обняв его, я начинаю рыдать.

Со стороны это, наверное, жутко, потому что Чарли широко распахивает глаза, она начинает в панике суетиться.

– Что… Венера? Прости! Мне не надо было выносить Анхеля, но я с ним почти не расстаюсь. Доминик, забери его, пожалуйста!

От этого я плачу еще сильнее.

– Не надо, – прошу я. Как же неловко получилось, еще и напугала всех, в том числе Анхеля. Правда, его младенческий рев прекращается тут же, стоило ему перекочевать на руки отца. Но Чарли уже обнимет меня и буквально тащит в особняк.

– Все хорошо, милая. Все хорошо. Ты дома.

Дом. Какое желанное слово, но все, абсолютно все вокруг делает все, чтобы я почувствовала себя именно так. Дома. Чарли окружает меня заботой со свойственным ей рвением. У нее собственный малыш, но сейчас я чувствую себя маленькой девочкой в объятиях любимой матери, готовой порвать любого, кто причинит мне вред или боль. Она оттесняет Рамона, а может, он оттесняется сам, я не знаю, и ведет меня в гостевую спальню, где я могу наконец-то выплакаться. В ее объятиях, в тепле, в уюте.

Я плачу и плачу, будто во мне несколько грозовых туч с водой, но слезы спустя время заканчиваются, на моих щеках остаются лишь их следы, а на языке чувствуется привкус соли.

– Прости, что развела тут сырость.

– Ерунда, Ви, – Чарли хлопает меня по плечу, – я привыкла к плачущим вервольфам.

Я представляю, как стая по расписанию приходит поплакаться в жилетку первой волчице, и у меня округляются глаза.

– Я про Анхеля, – смеется подруга. – Если тебя это утешит, он плачет в разы громче, на весь лес слышно.

– Как много я пропустила, – говорю с сожалением.