Потому что перепугалась до маленьких бесиков! Но в этом я ему не собираюсь признаваться, и резко поднимаюсь. Рамон отстает от меня на долю секунды, и мы оказываемся лицом к лицу.

– Что ты от меня хочешь? – интересуюсь я. – Я готова на все, чтобы найти мою дочь.

– Представь себе, я тоже готов абсолютно на все, чтобы найти нашу дочь, – рычит он.

– Но у тебя закончились идеи, как это сделать!

– А у Рауля их масса!

– Конечно, они там целой стаей думают!

Мы уже не просто рычим друг на друга. Кричим. И это отрезвляет. Как отрезвляют его слова, сказанные убийственно спокойно:

– Отлично, тогда я тебя не держу.

Это сравнимо с пощечиной. С новым ударом, к которым я так и не привыкну. Во мне поднимается нечто яростное. Нечто злое. Обидное. Поэтому, когда Рамон стремительно выходит из номера, я хватаю покрывало с кровати, рычу, раздирая его на части когтями. После покрывала наступает черед подушки, затем торшера. К счастью, в номере не так много обстановки, которую способны уничтожить я и моя ярость. Мое отчаяние, потаенный страх, что я больше никогда, никогда-никогда не увижу дочь.

На переломанном торшере я выдыхаюсь. Осматриваю хаос в виде осколков на ковре и осевших облаками перьев из подушек, и мне становится стыдно. За нанесенный ущерб, за эту вспышку, за то, что я выпустила своего внутреннего зверя, позволила волчице взять над собой верх. А ведь она тоже потеряла ребенка! Я чувствовала ее слезы. Чувствовала ее боль. И эта боль проходила сквозь меня.

Тогда я очнулась посреди всего этого беспорядка, который так ярко сейчас иллюстрировал мою жизнь, и поняла, что я не хочу ехать за Раулем. Я вообще его знать не хочу. Когда я собиралась за него замуж, он не вел себя как настоящий эсдеринос. И, как бы меня не ломало от мысли, что придется это сделать – надо бы извиниться перед Рамоном. Хотя бы потому что сейчас мы на одной стороне, и он единственный действительно заинтересован в том, чтобы найти дочь. Он хочет найти Сару так же сильно, как этого хочу я.

Поэтому я приглаживаю волосы, глядя на свое уставшее отражение, вытираю вспотевшие ладони о брюки и иду искать истинного. Благодаря нашей связи это несложно – Рамон оказывается во внутреннем дворике отеля. В саду, утопающем в зелени, и с симпатичным фонтанчиком посредине. Истинный сидит на скамье, спиной ко мне. Но он не один.

Я спотыкаюсь о порожек, потому что узнаю его спутницу, с которой он разговаривает. Да и как тут не узнать? Ее я даже со спины узнаю.

Это Сиенна.

Вот тут я впервые в жизни жалею, что я вервольф, и что Рамон и Сиенна тоже вервольфы. Потому что мне хочется по-человечески остаться незамеченной и уйти. Перенести разговор с Рамоном на потом. Да какой на потом? Мне уже не хочется с ним разговаривать, тем более – извиняться. Час назад Рауль напал на волков Хантера и хотел забрать меня, отвезти к Микаэлю, а Рамон – что? Как ни в чем не бывало беседует с его женой! Интересно, о чем они тут договариваются? О комфортной передаче меня Раулю? Не держит он меня, как же!

На этой мысли мне больше не хочется уйти, тем более меня уже заметили: Рамон вскинул голову, а Сиенна обернулась следом, поджала губы. Эта волчица точно не рада меня видеть, несмотря на то, что делала все, чтобы я поверила в ее доброту душевную. Даже спасла меня от безликих. А что толку, если Сару все равно выкрали? Если Альма все равно планировала ее забрать после родов! Получается, тот эпизод призван был меня запугать или запутать. Чтобы я смотрела вдаль, и не рассмотрела змею поближе. У себя под носом.

Что в итоге? Я не доверяю никому. Тем более Сиенне.

– Что ты здесь делаешь? – интересуюсь я, шагая к ним. – Пришла за мной?

– Нужна ты мне! – фыркает Сиенна в своем стиле.

Я приподнимаю бровь: