— Я, кажется, здорово поглупел. Раньше замечал, как другие глупеют, влюбившись, но думал, меня это не коснется.
— Значит, тебе полезно поглупеть. Таким ты мне больше нравишься, — утешила я его. — Ты как будто смягчился душой, опростился.
Главное — он вдруг заговорил. Те слова, которые казались ему такими избитыми и затасканными, полились рекой. Очень долго я не слышала о том, как ему необходима. Только — «люблю, обожаю, схожу с ума». Каждый день я получала маленькие и большие подарки: кусочек душистого мыла, шарфик, колготки, цветы и другие мелочи. Может быть, сегодня эти подарки кому-то покажутся смешными и убогими. Тем, кто забыл, что в то время мыло и стиральный порошок выдавались по талонам и за всякой ерундой тут же выстраивались длинные очереди.
Что касается меня, то я была бы рада даже наперстку, преподнесенному мне Игорем, а от затасканных слов таяла и превращалась в воск. Что-то случилось и со мною в эти недели. Если Иноземцев поглупел, то мне это просто не грозило: тут мне терять было нечего.
Я совершенно утратила чувство реальности и пребывала в других измерениях. Нашу реальность я всегда не любила до отвращения и рада была из нее выпасть. Вероятно, окружающие замечали мое отсутствие. И то, что я не хожу, а парю над землей, едва касаясь ее ногами.
Когда я изредка появлялась на факультете, Гонерилья только посверкивала на меня злыми глазенками издалека, но подходить не решалась. Зато Лена Мезенцева и девчонки из нашей группы радостно махали мне издалека. Сачок, как мы называли курилку, был по обыкновению полон. Синий дым стелился по коридорам едким облаком.
— Старушка, от тебя исходит сияние! У тебя над головой нимб, а за плечами крылья из белоснежных перышек! — таков был общий глас.
— Чему же тут удивляться. Она ведь невеста. Невеста и должна быть сияющей, — грустно заметила Лена, по обыкновению затягиваясь сигаретой.
Мы с ней обнялись и поцеловались. Уже без боязни, что она испортит мне единственную блузку. Теперь у меня был богатый гардероб, и мама готовила мне приданое. Что это такое, я представляла смутно.
Ленка очень подурнела, осунулась, поблекла и все чаще жаловалась на жизнь. Теперь уже не только на родичей, но и на мужа. Ее медовый месяц давно закончился, вернулись будни. Точно такие же, как прежде, даже тяжелее и скандальнее.
— Понимаешь, я так надеялась, что все переменится, мы с Алькой поселимся отдельно от стариков. Как они мне надоели! — стонала Лена. — Со свекровью я выдержала только два месяца. В результате снова под крышей родного дома. Мать категорически отказывается меняться…
Я слушала, но не понимала Ленкиных проблем, хотя и не возражала. Больше всего на свете она мечтала о свободе. Жизнь без родителей казалась ей раем. Но Ленка никогда в жизни не готовила, не стирала, не знала никаких бытовых забот. И не подозревала, что все это на нее обрушится, когда она останется одна, без мамы и бабушки. А Алик плохой помощник.
Но напоминать об этом было бесполезно. Зачем разрушать чужую мечту? Я только утешала Лену и призывала к терпению. Авось все образуется. В отношениях с родными и просто окружающими самое главное качество именно терпение. Остальное приложится.
Поэтому я заходила время от времени в башню, чтобы попить чаю с Аськой и сообщить ей, что теперь езжу каждый день домой — мерить подвенечное платье, готовить приданое. Кажется, она мне верила. Впрочем, не все ли равно. Тем более, что в сессию Ася жила дома и наша чудесная комнатка в башне пустовала. Из всех мест, где мне приходилось жить, она запомнилась мне ярче других.
И домой я наезжала обычно днем. Мы с мамой отправлялись к портнихе примерять платье из белого шифона, юбку и блузку.
— Просто впору караул кричать! — жаловалась мама портнихе и подругам. — Две девицы вдруг почти одновременно выскакивают замуж. Особенно младшая подкосила: летом еще и намека не было на свадьбу, и вдруг в ноябре огорошила…
— Ты лучше пойди в церковь и поставь самую большую свечку, а не ропщи, неблагодарная, — ругали ее приятельницы. — Ты счастливая мать. Пристроила обеих девок, да еще как пристроила — в Москве, с квартирами.
Но мама почему-то не чувствовала себя счастливой. Ее пугали не только огромные расходы и долги, но и всякие дурные предчувствия. Например, по поводу того, что мы с Люсей можем в первый же год родить детей и тем самым искалечить себе жизни. Почему младенцы должны были искалечить наши судьбы, мы с папой не понимали. Папа не скрывал, что мечтает о внуках и не считает их несчастьем.
Я слушала разговоры своих домашних, что-то отвечала, улыбалась, но мыслями была далеко от них. Простившись, бежала на станцию. Папа делал вид, что верит моим сбивчивым оправданиям: сессия, необходимость заниматься в читалке и непременно посещать консультации.
Но уже в электричке я начисто забывала о доме, родителях. И угрызения совести, что лгу на каждом шагу, переставали мучить. Я уже была там, поднималась по лестнице на четвертый этаж, открывала дверь и с порога попадала в объятия Игоря.