— Мечта иссякла, — вздохнул Пьетро.

— Может, и так. Но факт остается фактом: шагнуть в неизвестность готовы неблагонадежные люди с низким статусом. И даже их недостаточно, чтобы осуществить планомерную (читай — выгодную) колонизацию.

— Но попытки предпринимались.

— Само собой, например, исход Аарона на Дуо.

— Верно, Аарон Розенберг, папин партнер по шахматам. — Гогенгейм поднял голову и некоторое время молча смотрел на звезды, вспоминая. — Он обладал удивительными способностями оратора, мотался по зонам отчуждения для статуса ниже восемнадцати и проповедовал. Говорил о новых горизонтах, о земле за небом. По сути, ничего экстраординарного, старая истина в новой обложке, но как он это делал!

Одним словом, ему удалось вдохновить массу народа. Пока Аарон разъезжал по резервациям, его люди на лунных верфях строили целый флот из трех чудовищных ковчегов и двух десятков кораблей поменьше. Исход длился четыре года. Ожидающие старта колонисты заполнили все гостиницы Ночной Странницы. Сам Розенберг летел на флагмане «Айзек» с женой и двумя дочерьми. Вместе с ним к новому дому среди звезд отправлялись десять тысяч человек руководящей элиты со статусом не ниже восьмидесяти — те, кто должен был осуществлять контроль на местах, инженеры, экономисты, административный аппарат и небольшая личная армия.

Журибеда передал Гогенгейму кальян, и тот сделал несколько больших затяжек, окутавшись клубами дыма, точно джинн.

— И в конце концов антиобщественное начало в лостах возобладало над мечтами о новом доме. Проект Аарона лопнул, как мыльный пузырь, — хмыкнул Пьетро.

— У вас хорошая память, гражданин Симонелли, — Гогенгейм резко дернул подбородком. — Но это всего лишь официальная версия властей, почерпнутая вами из Сети. И она совершенно не верна.

Пьетро смущенно опустил голову.

— Розенберг был умница, светлая голова, и, конечно же, он предполагал неизбежные беспорядки. Задолго до старта он полностью оплатил и получил дистанционный прогноз на пятьдесят лет развития колонии у лондонского филиала «Ретротеха». Все экстремумы возможной социальной нестабильности были просчитаны с долей погрешности в несколько дней. Благодаря этому первые три кризиса в колонии удалось преодолеть. Один из сценариев четвертой волны беспорядков предполагался как сочетание бунта низов и заговора управленцев с целью захвата власти. Это и случилось, но чуть раньше произошло незапланированное событие. В результате крупного извержения вулкана на другом континенте Дуо маршрут миграции местного эквивалента птиц сместился и прошел над колонизированной территорией. Разразилась эпидемия. Силы, брошенные на борьбу с неожиданной напастью, оказались как раз той малостью, которой не хватило, чтобы предотвратить грядущую катастрофу.

— Что же произошло дальше? — рыжая аспирантка забыла о своем мрачном настроении и, затаив дыхание, глядела на Гогенгейма.

— Сначала революция, а потом бунт. Заговорщики не сумели удержать власть, и лосты захватили все системы. Семья Розенберга погибла, он сам бежал на орбиту и отдал приказ об уничтожении всех кораблей, но, прежде чем взорвать себя, отправил с борта «Айзека» автобот с записями охранных систем колонии и его собственным отчетом, который заканчивался словами…

— «Новые горизонты — это дым и пыль на ветру, мечты о звездах несут одну лишь скорбь. Нет ничего лучше родного дома». Гогенгейм удивленно посмотрел на Севрюгина:

— Как? Вы тоже читали отчет?

— Я получил его первым. Мы тогда производили эксперимент по прослушиванию лей в рамках программы «Контакт», и автобот Розенберга вышел прямо на нас.

— Сволочи, какие же сволочи! — губы Адели дрожали, глаза снова наполнились слезами, так что ее сразу же захотелось утешить. — Детей-то за что?!

— Лосты геть! — гаркнул Журибеда, но тут же осекся, увидев, как изменилось лицо О"Райли.

— Ну, довольно о грустном, — Гогенгейм повернулся к Севрюгину. — Помнится, вы отменно играли на гитаре. Не хотите ли смахнуть пыль с инструмента?

Константин сначала отнекивался, играл вяло, а потом втянулся. Исполнил пару совершенно замшелых хитов, а затем перешел к песням собственного сочинения. Он словно поймал некий ритм: песня, отдых, кальян, чай, песня… Археологи хлопали в ладоши, подбадривали его радостными криками. И он играл, играл, а звездная вечность безмолвно плыла над белыми крышами палаток, над алым бутоном костра, над океаном…