– Лучик мой! Слушай, выполняй и не спорь! Все подробности – потом! И не дай мне бог, в некрологе! Сейчас, но только по моей команде, вставай и очень спокойно, словно направляешься в дамскую комнату, иди на выход, а уж там, когда окажешься вне поля зрения этих прощелыг, рви отсюда, что есть мочи! Встретимся через некоторое время в ста метрах справа от выхода из универмага. И запомни! Успех всей операции зависит от того, насколько точно ты всё выполнишь. Не дрогни, Светик!

Я рассчитался и ждал за столиком, когда музыканты закончат излишне громкое бренчание, но они, будто, и не уставали. Ты-то, умница, вопросов не задавала, понимая, что я задумал нечто и уже не отступлюсь. А я всё ждал и ждал, непринужденно болтая с тобой, в большей мере, для отвода глаз… И дождался!

«Теперь, пора!» – решился я, когда пауза на сцене затянулась, а музыканты расслабились, видимо, устроив себе наконец перерыв.

– Начинаем… Вставай, Светик! Очень спокойно, даже медленно… Встречаемся внизу! Не забудь – справа от выхода! Никуда и ни с кем не уйди без меня! – скомандовал я.

Через пару минут после того, как ты удалилась, я развязано приблизился к музыкантам и жестом руки, в которой угрожающе смотрелась красная книжечка с весьма выразительным тиснением, указал Эйнштейну на выход.

Именно в тот миг решался успех мероприятия – клюнет ли Эйнштейн – потому я не стал его дожидаться его, а, не выпуская инициативу из своих рук, уверенно и вальяжно проследовал к выходу.

Слышу – сработало! Толстый и неуклюжий лабух, шумно выбираясь из нагромождения барабанов, торопливо устремился за мной.

В холле я его поджидал, повернувшись спиной, чем демонстрировал свою силу и абсолютную уверенность в том, что никуда он от меня не денется. Музыкант нервно засуетился, подстраиваясь ко мне то с одной стороны, то с другой, поскольку зайти передо мной мешали перила лестницы, на которую я опирался, подчеркнуто спокойно извлекая сигарету из пачки, купленной от нечего делать. В его руках мгновенно щелкнула и угодливо приблизилась ко мне фирменная зажигалка. Я внутренне возликовал. Всё! Наживку он заглотил! Потому тихим голосом и спокойным тоном, но столь уверенным, что возражения, понятное дело, исключались, я уточнил:

– Документы с собой, милок? – и, помолчав несколько секунд, задумчиво добавил. – Давно, однако, мы за вами наблюдали…

– Начальник! В чём дело, начальник? За что?

– Не надо столь бурно волноваться! Я вам вопрос задал! – слегка надавил я голосом.

– Да-да! Всё есть! Вот мой паспорт… За что, начальник? Я ведь завязал… Начальник!

– Об этом, не здесь. И пятерку верните, а то мне за нее отчитываться придется!

Он торопливо шарил по многим карманам модной курточки, выгребая оттуда купюры, ключи, мелочь, расческу…

– Ах, да-да! Вот-вот, всё возвращаю, начальник! Это ваша! – дрожащей рукой протянул он мне смятую купюру.

Я брезгливо взял ее двумя пальцами, словно вещественное доказательство, вложил в развернутый носовой платок для сохранности отпечатков пальцев и спокойно произнес:

– Покурим пока здесь… За вами скоро приедут, а пока можете что-то по существу рассказать!

– Начальник! – жалобно взывал ко мне Эйнштейн. – Отпустите, начальник! Больше – ни за что!

– После, после… – оборвал я, давая понять, что его судьба окончательно будет решена не мной. – Никуда отсюда не исчезайте! И банду свою предупредите, чтобы не рыпались! А теперь возвращайтесь на своё место и напоследок сыграйте что-нибудь для души, – издевался я, обеспечивая себе время для отступления, и прекрасно понимая, что подобные унижения никогда не прощают!

Когда он послушно замотал своей огромной головой и скрылся за дверью зала, я метнулся по лестнице через две ступеньки к тебе, понимая, как ты изнервничалась.