— Куда гребёшь-то, командир? В Архангельск не иначе собрался? Давай-ка к берегу, а? Похоже, ты так ничего и не понял. Мэри не в нас стреляла, а в этот канат дурацкий. Она же нас вытащила из ловушки, а ты подумал невесть что. Стыдно тебе должно быть, командир!
Ник раздражённо бросил вёсла, свесился над носом лодки, осмотрел конец толстой верёвки, перебитой меткой пулей, с чувством сплюнул за борт и зло пробормотал сквозь стиснутые зубы:
— Вот сам садись за вёсла и греби к берегу, раз родился таким сообразительным!
Мэри помогла вытащить тяжёлый нос лодки на чёрную прибрежную гальку, спросила озабоченно:
— Случайно никого не зацепила? Уже больше двух лет не держала оружия в руках, могла и разучиться.
— Что вы, дорогая, — ответил Ник, смущённо глядя в сторону. — Артемида не может разучиться метко стрелять, никогда и ни при каких обстоятельствах…
К ним мелкими шажками подошёл пожилой худенький саам, голова которого была щедро обмотана несколькими слоями белоснежного шёлка. На плече у старика висел старенький карабин, а в правой трясущейся руке был зажат казначейский билет.
— Доча, — просительно проговорил саам, — ударь меня ещё раз по голове, раз ты за это платишь такие деньги! Мне не жалко, бей смело! — и согнулся в полупоклоне, подставляя Мэри свой перевязанный затылок…
Двигатель полуторки гудел надсадно и тоскливо, словно бы раздумывая, а не стоит ли помереть — раз и навсегда? Ну его, этот несправедливый мир, пусть уж эти неблагодарные людишки сами прут на Крестовский перевал свою железную колымагу…
Ник сидел в кабине машины рядом с шофёром — старшиной НКВД Иваном Ефремовым, крепким кряжистым сорокалетним мужиком из кубанских казаков.
Майор Музыка так рекомендовал старшину:
— Иван в этом Ловозере — триедин в одном лице. Во-первых, он нашу службу представляет. Во-вторых, заодно выполняет все милицейские функции: расследует мелкие кражи, бытовые ссоры и драки, регистрирует браки, факты рождения детей и моменты естественной смерти. В-третьих, он ещё и секретарь тамошней партийной ячейки, отвечает за рост общего идеологического уровня населения. Поэтому и авторитет в Ловозере у него — непререкаемый, всех держит в правильных ежовых рукавицах. Организует вам провожатых до этого Сейдозера, надёжных тягловых оленей найдёт, всё прочее предоставит. Надёжный мужик, никогда не подведёт!
Вообще-то Ник, как настоящий джентльмен, сразу предложил Мэри место в кабине, но та отказалась: мол, у них с Геной (с Геной — надо же!) спор образовался философский, не хочется прерывать интересную дискуссию. Понятное дело, ясен пень, дискутируйте, молодые люди, не будем вам мешать!
— Ну, родимая, потерпи, совсем немного осталось, — уговаривал Иван полуторку, крутя баранку во все стороны и безостановочно дёргая за рычаг переключения скоростей.
Наконец, через три часа после начала подъёма, выехали на Крестовский перевал.
— Лётчики между собой называют этот перевал «Барыней», — для чего-то пояснил Ефремов. — Мол, сверху всё это напоминает спящую грудастую дебелую бабу, лежащую на спине…
Вот он, знаменитый Терский берег, — как на ладони в лучах полуденного солнца. Справа хорошо просматривался широкий залив Белого моря с многочисленными длинными островами, вытянутыми с юго-запада на северо-восток. Слева сверкала на солнце белая гладь большого озера, покрытого последним льдом. Прямо по курсу была отчётливо видна узкая неровная полоска земли, зажатая между морем и озером, по которой и змеилась дальше их раздолбанная грунтовая дорога…
Вниз с перевала поехали гораздо веселей: уставший двигатель уже довольно урчал и весело пофыркивал, оживая буквально на глазах.
Остановились на короткий отдых возле неширокой безымянной речушки, усталый шофёр, он же старшина Ефремов, уснул прямо в кабине машины, сопя во сне тоненько и нежно…
Хорошо было вокруг: весело журчала вода, мелкая рыбёшка усердно плескалась на ленивых перекатах, ненавязчиво жужжали редкие комарики.