Нас разыскали назавтра. Воздушный бой видели, Буденный приказал найти уцелевших. С пассажиром мы расстались сухо. Утром он не вспомнил разговор, но я знал: он не забыл. Этот человек никогда и ничего не забывал. Я чувствовал себя глупцом, но было поздно: слово — не воробей, вылетит — не поймаешь.
Польская война завершилась, как и должна была завершиться — позорным миром. Затем был Крым. По окончании Гражданской войны меня оставили в армии. Я командовал отрядом, эскадрильей, авиабригадой. Бывшего пассажира видел на портретах. Мне не помогали расти по службе, но и не мешали. Я знал, что меня не забудут, и готовился к этому. В тридцатом году меня вызвали в Москву.
— Ты не писал писем в ЦК? — спросил командующий ВВС, когда я доложил о прибытии.
— Нет.
— Странно. На Политбюро обсуждается вопрос об авиации. Велели пригласить тебя.
Я пожал плечами.
— Наверное, хотят слышать мнение снизу, — заключил командующий.
У меня были соображения на этот счет, но я оставил их при себе.
Заседание политбюро проходило в Кремле. Командующий доложил ситуацию, его выслушали, задали вопросы. Когда обсуждение затихло, мой бывший пассажир посмотрел на меня:
— Что думает по этому поводу товарищ Красовский?
Я встал.
— Готова наша авиация к предстоящей войне?
— Ни коим образом!
За столом послышался ропот. Командующий глядел зверем, но я знал: врать мне нельзя.
— Обоснуйте свое мнение! — сказал «пассажир», пыхнув трубкой.
— Если позволите, я хотел бы составить записку.
— Сколько нужно времени?
— До вечера.
— Хорошо, — сказал «пассажир». — Постарайтесь успеть — нам еще читать. Повторное заседание завтра. Вам предоставят стенографистку и все необходимое. Мы также позаботимся, — «пассажир» посмотрел на командующего, — чтоб вам не мешали.
Назавтра я сделал доклад. Моя записка лежала перед слушателями, выступление не затянулось. Слово взял командующий ВВС.