— Если ты хорошо выполнишь то, о чем тебя попросят, тебя снова туда пригласят. Для нас с тобой это станет началом новой жизни.

Рэм подмигнул мне и бросил морковку в рот.

— И это только начало, — снова повторил он, пережевывая. Между гнилыми передними зубами у него застрял ярко-оранжевый кусок.

В свертке оказалось платье из зеленого шелка с бежевыми оборками. Оно было ношеное — Рэм купил его на рынке возле Фокс-стрит — и слегка пахло п"отом прежней хозяйки. Перед тем как надеть его, я проверила швы на наличие блох. Такой фасон был в моде в прошлом году. Я не видела, чтобы хоть одна из модниц на Лорд-стрит до сих пор носила нечто подобное. Но платье отлично на мне сидело, а ткань была очень приятной на ощупь. Когда я переоделась и встала перед Рэмом, он одобрительно кивнул. Я никогда раньше не носила платья с низким лифом, и сейчас, посмотрев вниз, увидела, что грудь заметно увеличилась. Мне стоило немалых усилий удержаться и не прикрыть ее руками.

— Расчеши волосы. Сегодня никаких косичек. Ты должна хорошо выглядеть. Этой ночью тебя ждет нечто особенное.

Я сделала все, что он мне велел. Затем, рассматривая себя в зеркальце из маминой шкатулки, я взяла кулон и повесила его на шею. Золото восхитительно сияло, зеленые камушки прекрасно гармонировали с зеленым шелком платья. Но когда я потянулась за шалью и сказала Рэму, что готова, он снова окинул меня взглядом и покачал головой.

— Сними эту дешевую побрякушку, — приказал он. Его глаза быстро перебегали с кулона на мое лицо и обратно. — Она портит весь вид.

Я прикрыла кулон рукой. Он напомнил Рэму о матери. Неужели он мог чувствовать вину за то, чем заставлял меня заниматься? Я положила кулон обратно в шкатулку, неожиданно испытав укол совести за то, что мне пришло в голову его надеть. Какое же неуважение я проявляла к матери, решив надеть ее кулон, прежде чем отправиться к очередному клиенту. «Я буду носить его, только когда смогу собой гордиться», — сказала я себе и с силой захлопнула крышку шкатулки.

Рэм нанял повозку, и мы покатили по улицам. Путаница ливерпульских улочек, переулков, аллей и дворов, начинающаяся сразу у берега реки, осталась далеко внизу. Я случайно увидела шотландскую церковь Святого Андрея и поняла, что мы находимся на Маунт-Плезант. А затем мы вдруг оказались на роскошной улице, где я в свое время провела немало воскресных дней, — на Роудни-стрит. Мы остановились перед одним из ярко освещенных домов эпохи короля Георга. Ворота были такими огромными, что в них, наверное, могла бы въехать и повозка. Рэм провел меня внутрь, держа за руку, — ни дать ни взять гордый отец, сопровождающий дочь на светский раут. Я хорошо знала, как такие дома выглядят снаружи, но даже представить себе не могла, что когда-нибудь переступлю порог одного из них.

Дверь нам открыл дворецкий — мужчина средних лет в атласных бриджах. Его бесстрастное лицо не выражало никакой заинтересованности. Не задавая вопросов, он отступил в сторону, а когда я нерешительно переступила порог, захлопнул дверь прямо у Рэма перед носом. Однако Рэм снова распахнул ее, прежде чем дверь успели закрыть на задвижку.

— Мне должны заплатить, и тогда я уйду, — заявил он. — Мы с вашим господином условились, что мне заплатят, как только я доставлю ее сюда.

Я потупилась и стала разглядывать носки моих коричневых башмаков, грубых и потертых, которые абсолютно не гармонировали с воздушным зеленым платьем. Я бросила взгляд на дворецкого и увидела, что он тоже на них смотрит: истинное положение вещей не укрылось от него за красивым платьем.

— Сию минуту, — ответил он, совсем не заботясь о том, чтобы скрыть неприязнь, хотя на его лице так ничего и не отразилось. Он снова попытался закрыть дверь, но на этот раз Рэм был начеку. Он протиснулся в фойе и стал рядом со мной.

— Я подожду здесь, — сказал он.

Дворецкий развернулся, с неестественно прямой спиной поднялся по лестнице и исчез. Мы молча стояли под люстрой, в которой плясали огоньки по меньшей мере тридцати свечей. Мимо нас прошла горничная, вынося вазу с увядшими цветами — они были с красными высокими стеблями, шипами и остроконечными листьями. Наверное, это была какая-то новомодная экзотика, завезенная из Лондона, — раньше я ничего подобного не видела. Горничная смерила нас взглядом; на ее лице, как и у дворецкого, не было ни интереса, ни любопытства. Откуда-то из глубины дома доносились глухие ритмичные удары.

Через несколько минут снова появился дворецкий и зашагал вниз по лестнице размеренной походкой.

Рэму не терпелось получить деньги. Он подбежал к дворецкому, когда тот как раз добрался до нижней ступеньки. Дворецкий что-то ему дал. Рэм стоял ко мне спиной, и я не смогла разглядеть, что именно. Но как только Рэм взглянул на это, он сразу же поспешил прочь. Его глаза горели, а на губах змеилась довольная улыбка. Он ушел, даже не попрощавшись.

Я повернулась к дворецкому.

Тот смерил меня взглядом — от распущенных волос до ненавистных башмаков, — и, когда он протягивал руку за моей шалью, я заметила, что что-то в нем изменилось, что-то неуловимое. Мне показалось, что выражение его лица стало мягче, и это испугало еще больше, чем его высокомерное поведение. Он брезгливо взял шаль двумя пальцами, словно подозревал, что она кишит вшами. Вновь появившаяся горничная забрала ее, высоко задрав нос, чтобы показать, насколько ее положение выше моего. Дворецкий направился вверх по лестнице, и я последовала за ним. Конечно же, раньше мне не приходилось бывать в таких великолепных домах. Я положила ладонь на полированные перила — к ним приятно было прикасаться. Когда мы достигли верхней площадки, приглушенные ритмичные звуки, которые я услышала в фойе, стали громче и отчетливее. Теперь я различила сопровождающий их звук, похожий на пение. Удары прекратились, кто-то что-то выкрикнул, затем рассмеялся. Смех перерос в истерический хохот. Дворецкий остановился перед двустворчатой дверью, выкрашенной в ярко-красный цвет. На каждой из створок красовалась медная ручка в форме переплетенных между собой змей. Дворецкий постучал в дверь один раз и ушел.

Не зная, чего ожидать, я постучала. Снова постучала. Затем взялась за одну из ручек-змей. Она была теплая на ощупь и, казалось, вибрировала в такт ритмичным ударам внутри комнаты. Но, прежде чем я ее повернула, дверь открыли изнутри. Оттуда на меня хлынул горячий воздух, пропахший благовониями и дымом — темным сладким дымом, — и я отступила назад.