— Давай греби! — орал Лис, хватая за плечо и толкая вперед своего друга. — Понацепил тут скобяную лавку…

— Э-э-э, ты что? — попытался было противиться рыцарь, но все впустую. Ловко орудуя кинжалом, оруженосец срезал кожаные ремни доспеха, будто доставая устрицу из раковины. Плыть стало гораздо легче. Еще немного, и Вальдар Камдил без сил уткнулся щекой в мокрый песок, чувствуя, как языки волн облизывают его с пяток до самой головы, и пена щекочет ноздри.

— Але, капитан! К сведенью отдыхающих, ваш загар будет куда эффектнее, если вы снимете рубашку! Ну вставай, шо разлегся? Выжили, и слава богу! — Сидящий рядом на корточках Лис потряс его за плечо. — Давай поднимайся, не время сейчас наслаждаться красотами Южного берега Крыма.

Рыцарь притянул колени к груди, с усилием перевернулся, вставая на них, затем, опираясь на руку друга, поднялся на ноги.

— Да-а… — Сергей критически оглядел доблестного соратника. Длинная холщовая, вернее кевларовая, рубаха чуть выше колен свисала мокрой тряпкой, и лишь болтавшаяся на шее перевязь с мечом сейчас напоминала о воинском прошлом спасшегося. — Видок не плакатный. Шо-то мы как-то с этой поездкой… поиздержались. Срочно надо шо-нибудь придумать на тему представительских расходов, потому как я сильно опасаюсь, шо в этих краях не то шо «Вестерн Юнион», банальных телеграфных переводов не получишь.

— Что там у Баренса? — наконец прохрипел рыцарь.

— В смысле, у него денег занять? Прости за каламбур, но думаю, он сейчас тоже на мели.

— Ты можешь хоть сейчас не балагурить! Мы даже не знаем, жив ли он! — неподдельно возмутился Камдил.

— Да че ты взъелся? У тебя такой же символ веры, как и у меня — активируй связь и узнай. Искусственное дыхание рот в рот тебе, слава богу, делать не надо, так шо с этой сложной задачей как-нибудь справишься.

— Прости, — мотнул головой рыцарь, — это крушение… — Он коснулся рукой нательного креста, проступающего под облепившей грудь рубахой.

— Да ладно, я понимаю, — отмахнулся Лис. — Давай, пока суд да дело, ты проясни обстановку, а я пройдусь по берегу — может, еще кто выжил. Опять же, ты вон буквально как кубинский патриот — в плавках и с мачете, а у меня ж кроме ножика ничего не осталось. Куда это, на фиг, годится? Может, Нептун чем поделится.

— Давай, я на связи.

Стол — не лучшее плавсредство, и золоченые ножки его даже отдаленно не напоминают мачты. Никотея и Мафраз с максимально возможным в подобной ситуации комфортом устроились на столешнице, Анджело Майорано и Георгий Варнац, держась одной рукой за импровизированный плот, другой что есть мочи гребли к берегу. Очень скоро к ним присоединилось еще несколько «гребцов», все как на подбор из команды «Святого Ангела». Никотея напряженно вглядывалась в спасителей и вслушивалась в их отрывистые слова. Она не владела той жуткой помесью италийского, готского, лангобардского и прочих варварских языков, на которой общались спасшиеся мореходы, но благодаря сестрам-монахиням отлично знала латынь и потому в общих чертах понимала, что капитан заверяет соратников в том, что некий «Шершень» будет ждать их в гавани Херсонеса. «Это может быть очень полезно, — думала Никотея, — переводя взгляд с амальфийцев на неуклонно приближающийся берег. — Надо быть полюбезней с этим злополучным капитаном. Кто знает, чем закончится теперь вся затея с посольством. Очень хорошо, что неподалеку у этого купца есть еще один корабль. Если ему пристойно заплатить, он наверняка согласится доставить меня в Константинополь или же, наоборот, в неведомую Кияву».

При мысли о том, что пылкому италийцу придется платить, у Никотеи досадливо сжалось сердце. Кроме драгоценностей, которые были в этот момент на ней, никаких других средств у нее больше не было. Корабль, везший богатые дары Великому князю и его сыновьям, подарки архонту Григорию Гаврасу и золото для подкупа киевской знати, быстро погружался в воду. На глаза Никотеи навернулись чистые, совершенно искренние слезы. Конечно, ей не было дела до тех, кто в эти самые мгновения расставался с жизнью, но мысль о том, что очень скоро гордой севасте будет суждено предстать жалкой просительницей перед архонтом, терзала ее подобно зубной боли.

Совсем недавно, когда дядя Иоанн вздумал забрать юную родственницу из монастыря, ей уже доводилось пережить унижение. О, как искренне она тогда сыграла радость от встречи с ненавистным дядюшкой, как ластилась к нему… точно голодная собачонка, увидевшая кусок мяса в руке у живодера.

Не дай, Господь, этому повториться! Никотею передернуло, и слезы, дотоле капельками стекавшие от уголков глаз к крыльям носа, полили весенней капелью. Она глухо зарыдала, пряча лицо в ладонях, от жалости к себе и досады на сельджуков, пиратов-сицилийцев, неудачливого капитана, окрестные скалы — словом, на все, что могло именоваться злой судьбой. «Господь этого не допустит! — твердила она себе. — Какой позор! Что ты делаешь? Немедленно прекрати плакать! Никто не должен видеть твоих слез».

— Джокер 1 вызывает Звездочета! — раздалось на канале связи.

Монах-василианин продолжал грести, лишь чуть заметно оглянувшись по сторонам.

— Слава богу, Вальдар, ты жив! Где Лис? Вы целы?

— Мы оба в порядке. Вы-то как?