Дальше Денис рисует картину своего родного городка на северо-западе России:
Он перемежает индустриальные пейзажи с криминальными сводками и кровавыми происшествиями из интернет-пабликов. И делает перекличку с друзьями, врагами и просто знакомыми из прошлого:
Почему-то на ум приходит финальная сцена фильма «Гостья из будущего», в которой Алиса Селезнёва рассказывает своим одноклассникам, как они проживут свою жизнь, кем станут. Есть в этом открытом пророчестве что-то немилосердное. Тем же, но только в обратной перспективе, занимается и Денис Балин. Его меланхоличный созерцательный голос чем-то близок японским мастерам хайку.
Поэзия Антона Азаренкова (третье место) только поначалу выглядит более конвенциональной. На самом деле, в основе своей она центробежна и потому оригинальна. И есть в ней сейчас крайне редкое и, следовательно, очень ценное свойство — какая-то наивная, но при этом совсем не поверхностная радость. Та безусловная радость, которая и является древнейшим поэтическим импульсом.
Наконец, победительница, Оля Скорлупкина, пробует свои силы как в регулярном стихосложении, так и в экспериментальных формах. Особенно пронзительно звучит небольшая поэма «Белое» — воспоминание о днях, проведённых в психоневрологическом интернате, где Ольга работала волонтёром. Свой самый тяжёлый, экзистенциальный опыт молодые поэты всё реже доверяют рифме, опасаясь излишней нарядности или неуместной
Вручение премии «Лицей» по традиции состоялось в день рождения Пушкина 6 июня. Когда-то Гоголь сказал: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет». Если это верно, то, судя по всему, мы торжественно вступили в дни, когда русский человек в духовном своём развитии массово достигает уровня Пушкина. Именно такого человека мы с некоторым изумлением сейчас и наблюдаем. Во всяком случае, если у литературы и есть цель, то, мне кажется, эта цель — спасти мир. Будем верить, что у лауреатов премии «Лицей» за 2022 год есть всё, чтобы этой цели достигнуть.
Первое место. Номинация Проза
Екатерина Манойло
Отец смотрит на Запад
1
Угрюмая трёхэтажка, в которой родился и умер Маратик, напоминала похоронную контору. Потемневший со временем её фасад в предрассветные часы был почти чёрным. Только с лучами солнца дом вновь приобретал свой тёмно-багровый цвет — цвет потемневшего от времени кирпича.
Перед подъездами были разбиты клумбы, и цветы на них своей яркой восковой неподвижностью делали их похожими на похоронные венки. К общему впечатлению добавлялось хмурое выражение окон, в которые, казалось, редко заглядывало солнце.
Раза три в месяц перед одним из двух подъездов обязательно собирались жители посёлка, чтобы проводить в последний путь своего друга, родственника или соседа. Мужчины, как правило, стояли поодаль; женщины молчаливо теснились вокруг высокого подъездного крыльца и с опаской и благоговением смотрели на окна квартиры, где накануне умер человек. На фоне кривых потресканных хибар трёхэтажка смотрелась так солидно, что самые суеверные из старух закрывали глаза на то, с какой частотой из дома выносили ковры с покойниками. Купить или унаследовать квартиру в этом доме считалось редкой удачей.
Маратика, на удивление мусульманам, вынесли в гробу. Ящик размером с колыбель, обшитый красными рюшами, поставили головой в сторону запада. Засыпанный чернильными, розовыми и белыми астрами гробик сам напоминал цветничок — такие обычно высаживают у вечного огня или у стелы на въезде в город. От асфальта, который длинной пыльной заплатой тянулся перед трёхэтажкой, шёл жар, как от печи.
Мужчины в тюбетейках морщились и жались от палящего солнца ближе к подъезду. В пятнистой жёлтой тени карагачей стояли женщины во главе с матерью Маратика, тридцатилетней Наиной. В длинном чёрном платье сухого сукна она казалась очень высокой. Её бледное лицо, раздутое плачем, светилось отрешённой скорбью. Из-под тёмного платка, завязанного слабым узлом, выбивались светлые волосы, похожие на стекловату.
На мать трёхлетнего покойника зыркали чёрными глазами три суйекши. Все низкорослые, с горбиками жира, прокопчёнными лицами и странно бледными руками. Их в дом привела сестра мужа Аманбеке. Сказала, что, если Наина не позволит соблюсти традиции, Маратику станет скучно и он придёт за сестричкой.
Наина протянула самой молодой суйекше узел с одёжкой Маратика, частично неношеной, и неожиданно завыла пересохшим ртом. Мужчины переглянулись, но продолжили читать молитву. Замер только Серикбай, отец Маратика. Он покосился на лицо жены в надежде увидеть слёзы. Но покрасневшие глаза Наины оставались сухими. Как будто её горе выдавала только рука, что поднимала троеперстие ко лбу и бессильно падала, не совершив крестного знамения.
Серикбай всё время плакал. Слёзы его сливались с каплями пота на блестящих на солнце щеках и растворялись в чёрной бороде, оставляя едва заметный соляной налёт. Тело била дрожь, и, с мокрыми морщинами и трясущимися руками, он казался этим утром немощным и старым, несмотря на неполные сорок лет.
Когда имам закончил читать молитву, Серикбай прошаркал к гробу и замер, пытаясь совладать с непослушными руками. На помощь пришёл его напарник, тоже дальнобойщик. Плечистый и высокий, он взял гроб под мышку, будто коробку с куклой, и двинулся к катафалку. Серикбай благодарно кивнул и молча пошёл рядом.