Рассказ Влада никого особенно не впечатлил и не удивил. Двадцатого числа фрегаты подождали, пока линкоры английской эскадры уйдут вперед, и атаковали кордебаталию. Благодаря дальнобойным пушкам удалось не столько навредить англичанам, сколько их раздраконить. И результат не заставил себя ждать: от эскадры отделились пять равноценных по водоизмещению фрегатов и направились на перехват наглецов под республиканскими флагами. Наивные… Словом, через пару часов один из этой пятерки потонул, а два получили значительные повреждения и вынуждены были лечь на обратный курс. С линкоров пальнули по убегавшим сен-доменгцам, да уж больно далеко они уже были, снаряды легли с большим недолетом. Но задача засады была выполнена на сто процентов: во-первых, точно установлен состав вражеской эскадры и приблизительно подсчитана ее огневая мощь, а во-вторых, у англичан минус три фрегата.
— Мы опередили их на сутки, не больше, — напоследок сказал Влад. — Линкоры тяжелые, тянутся хорошо если на шесть узлов с небольшим. Самое большее — семь. А мы сразу двинули на десять, в галфвинд. Так что завтра ждите гостей.
— Ждем, — с недоброй усмешкой проговорил Джеймс. — И поверь, с нетерпением…
— Джонас Харди. — Этьен без особого удовольствия положил на стол генерала несколько исписанных листков. — Торговец, один из самых успешных. Лес, хлопок, шерсть. Ни единого нарекания, никто худого слова про него сказать не мог. И — нате вам… Вы как вышли восьмого, еще до рассвета, я сразу бухту и перекрыл. Купцы, понятно, раскричались, но приказ нарушить не посмели. Все, кроме одного. Тот в обход приказа на шхуне из бухты дернул. Ну парни на сторожевике его и цапнули. И что вы думаете? Капитан трясется, чуть не на блюдечке подносит нам свои бумаги. А там записка… Да вот она. О чем в ней написано, вы бы и без меня догадались: «Флот вышел, город открыт для атаки». Я этого капитана за жабры взял, он сразу все и выложил: мол, записку отправил купец Харди, его кредитор. Обещал долг простить, если довезет бумажку до Сент-Джонса… Парни к купцу, а того, видать, предупредили. Или, скорее, сам все просек. Он свои бумаги в очаг — сколько успел — да как только парни в дом, он шарик какой-то разжевал и… того. Мы у него в коробочке еще один такой шарик нашли. Дали собаке — тут же сдохла… Словом, здесь меня переиграли, капитан.
— То есть этот англичанин
— То-то и оно. А я понятия не имею, как он получил сведения с Антигуа. За последний месяц оттуда не приходил ни один корабль.
— Не думаю, что агент стал бы сейчас заявлять в портовом управлении о своем заходе на Антигуа, — вздохнула Галка. — А может, все было куда проще: англичане повстречали по пути торговца, спешившего сюда, и передали весточку… Ты прав, Этьен: всего не предусмотришь и все дорожки не обежишь. Особенно когда против нас играет противник хитрый и умный.
Осталось меньше суток. И то если ветер не переменится в пользу англичан, а Галка не исключала и такой возможности. Судьба, десять лет помогавшая ей выжить в этом мире, теперь то ли отвернулась, то ли решила проверить «генерала Мэйна» на прочность, но факт остается фактом: сейчас совершенно неприлично везло уже англичанам. Ураган, упоминавшийся в письме сэра Чарльза Модифорда — это наверняка тот, что обрушился в начале марта на Пуэрто-Рико и Виргинские острова, самым краем зацепив восточную часть Сен-Доменга. Вообще, странная траектория для тропического урагана, они обычно идут в сторону континента. Но как бы там ни было, а эта буря была вполне способна потопить и целую эскадру. Англичане отделались парочкой кораблей. Затем в голову новоиспеченному адмиралу пришла светлая мысль отправиться в ближайший британский порт — Сент-Джонс. Отправься они в Порт-Ройял, потонули бы на рейде. Наконец, несмотря на все трудности, они идут на Сен-Доменг. А нового урагана, вроде того, что в семьдесят пятом утопил испанскую эскадру вторжения, не предвидится…
«На одной удаче далеко не уедешь, — думала Галка, заряжая оба своих револьвера. — Я об этом помнила всегда. Интересно, помнят ли англичане?»
А в городе заканчивались последние приготовления к встрече дорогих гостей. Сен-Доменг уже перерос стены, построенные испанцами. На «выселках» с кирпичными новостройками организовали первую линию обороны: построили баррикады, укрепили крайние дома, на подступах к городу заготовили кой-какие сюрпризы, дабы гостям не было скучно. Галка даже порадовалась, что на наиболее опасных направлениях — запад, северо-запад, север — выселок-то как раз было немного. Большую часть иммигрантов селили за рекой, в восточной части. В новых районах, построенных вокруг старого испанского маяка. На бастионах западной части установили по две стальные пушки. И не только установили, но и пристреляли. Причем на этот раз канонирам пришлось учиться бить по закрытым позициям, пользуясь наводкой наблюдателей на деревянных вышках и системой сигналов флажками. Впервые в истории! Как им в этом помогли таблицы Лейбница, думаю, не стоит упоминать. Можно укорять молодого и еще не очень знаменитого математика в том, что он, создав эти таблицы, помог человекоубийству, но нельзя забывать о том, в каком интересном веке ему довелось жить… Мирные жители и убежавшие со своих асиенд плантаторы тоже посильно участвовали в обороне столицы.
Женщины шили полотняные картузы для черного пороха (коего, как ни крути, все же было побольше, чем белого, а многие корабельные пушки только им и стреляли), «патронные ленты», носимые стрелками через плечо, заготавливали бинты для раненых, обустраивали церкви и монастырские подворья под убежища и полевые госпитали, собирались присматривать за детьми, пока товарки будут заняты при раненых. Некоторые особо отважные дамы, несмотря ни на какие уговоры, решили последовать по пути женщины-генерала и добровольно записались в городское ополчение. Всех мужчин старше семнадцати и моложе шестидесяти записали туда по мобилизации. Да, собственно, никто и не возражал. Англичан в городе мало, почти все это были пираты, а пираты уже считали себя отдельным народом. Немногочисленные английские купцы, как правило, являлись протестантами и не слишком-то жаловали тайного католика Карла Стюарта. Среди них оказался только один пламенный патриот Британии, которому было все равно, кто сидит на троне, но он уже умер. Голландцы точили зуб на англичан не только из-за Навигационного акта. Немцы старались выслужиться перед новой родиной, чтобы их детям и внукам здесь уютнее жилось. Французы вообще англичан недолюбливали. А что до испанцев, то при одном известии о скором прибытии английской эскадры они исполнились подспудного страха и здоровой, качественной, вековой выдержки ненависти. У них на то были свои причины. Неграм с ближайших плантаций было глубоко плевать, кто там идет, но за активное участие и героизм в обороне Сен-Доменга им была обещана свобода. Им лично. А если погибнут — их семьям. Потому рабы тоже дружно захватчиков возненавидели и готовы были драться — пока еще не за свободу Сен-Доменга, а за свою собственную. Словом, так получилось, что все общины республики, до того имевшие друг к другу разные претензии, сейчас объединились против общего врага. И это давало островной республике лишний шанс.
А что же союзники? Да, верна поговорка: друзья познаются в беде. Еще до рейда на Порт-Ройял в Сен-Доменг пришли корабли с двумя отрядами майянской пехоты. Дон Хуан прислал сто человек из своей личной гвардии, а это были отменные вояки, и сотню наиболее опытных лесных партизан, отличившихся в войне с испанцами. Командовал этими «легионерами» дон Гаспар Чи, родственник дона Хуана. Жители Маракайбо, помня об оказанной им услуге со стороны Сен-Доменга, сочли нужным ответить взаимностью: прислали два трехсоттонных галеона, набитых бочками с сырой нефтью. Что ж, очень даже кстати. Кубинский отряд на десятке мелких суденышек пришел буквально вчера. Их командир поспешил извиниться за малочисленность отряда, заявил: мол, команданте Перес оторвал от сердца два фрегата — чуть ли не все, что осталось от кубинского флота за время правления Фуэнтеса — и направил их в подмогу капитану Жану. Ведь не исключено, что англичане атакуют Флориду, и там помощь кубинцев придется очень кстати. Диего Суньига, лидер мексиканских повстанцев, прислал письмо… И на том спасибо, хотя бы вспомнил. Кубинцы, майя… Эти прекрасно понимали, кому обязаны своей независимостью, и какая судьба ждет их самих, если Сен-Доменг падет. Испанцам новая английская экспансия тоже не в радость. Неприятно удивляло полное равнодушие Франции. Впрочем, Галка на помощь «дорогого друга» и не рассчитывала. И так было ясно, что его величество отстранился от ситуации: я не я, и хата не моя. Что ж, вольному воля. Если Сен-Доменгу суждено победить, то этой победой они будут обязаны только себе самим. Ну и немножко — союзникам.
Город заканчивал подготовку. А флот Сен-Доменга давно был готов к сражению.
Война.
Новость о войне с Англией мало взволновала каторжан на соляных копях. Подумаешь — велика важность! Одни разбойники напали на других! Лучше не болтать и махать киркой или лопатой. Не то одну соль и будешь жрать: тем, кто не выполнял дневного урока, заметно урезали паек. Маисовая лепешка, половинка луковицы и кусок жареной курятины на один раз — таков же был рацион рабов на плантациях. Не разносолы, но помереть с голоду не получится и лишиться жалко. При испанской власти каторжников кормили куда хуже. Руису рассказывали, что раньше тюремные власти воровали по-черному. Сейчас, при власти пиратской, боятся. Воруют, конечно, но по чуть-чуть, чтоб и себя не обидеть, и не так заметно было. А то ведь как прежний начальник со товарищи был повешен? Вдруг ни с того ни с сего в час ужина нагрянули десять вооруженных до зубов пиратов. Сразу не к начальнику, а к каторжанам. И давай смотреть, что те едят. А там роскошные блюда: кусок стебля сахарного тростника да болтанка, сваренная из отбросов с сиятельной кухни. Причем явно позавчерашних… Начальника с помощником так и вздернули — в их нарядных камзолах. А преемники, тоже испанцы, пугались уже одной мысли о том, чтобы так бессовестно воровать. Проверки случались довольно часто и являлись, как правило, без предупреждения… Узнав об этом, Руис понял, что ему еще повезло. Если пять лет каторги — таков был приговор суда — вообще можно назвать везением.
Половину срока, впрочем, он уже отмотал.
Здесь он как-то сразу отдалился от Диего и Педро. Те и до нападения на квартирмейстера-француза не отличались большой любовью к пиратским порядкам на Санто-Доминго, а тут вообще озлобились до предела. Их, избалованных купеческих сыновей, обрядили в лохмотья и цепи, заставили тяжко трудиться. За неповиновение били плетьми. За невыполнение нормы лишали ужина. Приходилось еще отбиваться от матерых уголовников, которым в отсутствие женщин приглянулись молодые испанцы. Юноши тогда дрались насмерть, умудрившись прибить двоих, осужденных пиратами за разбой на дорогах. Затем вмешались надсмотрщики и плетьми разогнали драчунов по углам сарая. К троим испанцам больше никто с неприличными предложениями не приставал. Но если для Диего и Педро это было лишним поводом проклинать «ладронов» и копить злобу, то Руис, наживший в той драке шрамы на лбу и щеке, сделал для себя важный вывод: «Я сам виноват в том, что со мной случилось». А теперь, два с половиной года спустя, вдруг обнаружил, что, в отличие от былых друзей, не отупел от однообразной тяжелой работы. Не превратился в злобного зверя, готового рвать на куски всех и вся. И, не удержавшись, сообщил о том единственному другу, которого приобрел на каторге — Огюсту, осужденному за утаивание части добычи пиратскому канониру. «Чего ты хотел, парень? — ответил седой кривоглазый пират, весь исчерченный старыми шрамами. — Каторга — такое место, где сразу видать, кто настоящий мужик. А слюнтяи вроде твоих приятелей исходят на дерьмо и заканчивают жизнь в петле. Жаль, тут из сотни только один, ну двое становятся настоящими мужиками. Остальные… Да ты и сам видишь». Руис не без сожаления вынужден был согласиться с Огюстом. Диего и Педро — пропали. Даже когда выйдут отсюда, а шансы прожить еще два с половиной года есть у обоих, все равно их души уже отравлены ядом злобы и ненависти. Они, ничему не научившись, пойдут по той же дорожке и закончат так, как предсказывал канонир. В петле.
Пират был прав еще и в том, что лишь немногим дано остаться здесь людьми. Когда на копи явился офицер-вербовщик, обещавший каторжанам полное прощение за участие в обороне столицы, стоило ли удивляться, что на его призыв из полутора сотен отозвались лишь двадцать три человека?
Огюст Жерве и Руис Эскобар конечно же были в их числе. А Диего Эстрада и Педро Сантос — нет.
— Выстоите — честь вам и хвала. Не только прощение заработаете, но и карьеру сможете сделать. Побежите — вас переловят и расстреляют, как собак!