– Да бог с ней, с кепочкой, – отмахнулся Сосновцев. – Мы что, полетим на этой штуковине?

– Не поминайте Бога всуе, сударь, – совершенно серьёзно заметил особист. – Признак дурного тона. И это – не «штуковина». Это боевой дирижабль крейсерского класса, гордость империи. По комфортабельности он, конечно, уступает пассажирским судам, но путешествовать будет достаточно удобно. А главное – быстро. Прошу, – он указал на вход.

Собственно, они вошли не в башню, а в лифтовую кабину. Здесь стоял солдат-лифтёр в фуражке с трёхцветной кокардой и кобурой на поясе. При появлении Постышева он отдал честь. Лишь путешественники заняли место в кабине, солдат закрыл дверь, отжал рычаг, и лифт плавно поплыл наверх. Должно быть, где-то есть и грузовой лифт, подумал Андрей. Если приходится пополнять боезапас дирижабля, запасы горючего и провианта, то без него не обойтись.

Подъём продолжался недолго. На площадке, перед люком в переднюю боевую рубку стоял офицер воздушного флота. Коренастый, крепкий, в свитере грубой вязки и с кожаными нашлёпками на рукавах. На груди – голубой ромб со стилизованным изображением аэростата. На шее – белоснежный шарф. Штаны из толстой, похожей на брезент ткани, заправлены в высокие ботинки на толстой подошве. С чисто выбритого, скуластого лица на гостей смотрели спокойные серые глаза. Сзади маячил часовой с карабином.

– Капитан второго ранга Елецкий, – отрапортовал он, поднося руку к голубой пилотке с изображением молнии, бьющей из грозовых туч.

– Специальный агент Особой комиссии Губернского жандармского управления Постышев, – представился особист и протянул военлёту документ.

– С вами Сосновцев Андрей Павлович?

– Да, кавторанг, в приказе всё чётко сказано.

– Прошу на борт «Грома Небесного», господа. Стародубцев, сопроводи.

И отступил чуть в сторону. В проёме тут же материализовался некто чином пониже, но одетый почти также, как и капитан. Только шарфа на шее не было, вместо него из-под свитера выглядывала тельняшка. На груди не ромб, а клин, направленный остриём вниз, и на поясе – тесак.

Первым в переход шагнул Постышев, за ним – Андрей. Судьба заходила на новый вираж, и каким-то он будет? Один Господь Бог знает. Сосновцев невольно отметил, что даже мысленно произнёс имя Бога с каким-то новым чувством. А ты быстро усваиваешь, учитель…

Входной люк привёл их в первую гондолу, но рассмотреть, как там и что – не дали. Боковым проходом Стародубцев быстро вывел пассажиров в узкий коридор в корпусе дирижабля и повёл в направлении кормы. Вдоль стен пролегали трубы различного диаметра и выкрашенные в разные цвета. С вполне понятным любопытством Сосновцев потянулся было к одной из них – ярко-красной и самой толстой:

– А это что?

И тут же получил жёсткий удар по руке:

– Ни к чему не прикасаться, сударь!

При этом боец воздушного флота России так зыркнул из-под густой брови, что охота проявлять излишнюю любознательность у Андрея вмиг пропала. Сжалился Постышев:

– Тут и правда, куда попадя пальцы лучше не засовывать, Андрей Павлович. А то вот так схватитесь за электропривод подачи боезапаса к главному калибру, и сметёт залпом пол-аэродрома. Шучу, конечно, от простого касания пушки не стреляют, но в каждой шутке лишь доля шутки.

Скоро проход привел во вторую гондолу. А затем, в отдельную каюту. Здесь был широкий иллюминатор, через который открывался отличный вид на город. Как раз и дождик закончился, и тучки разошлись.

Пётр Афанасьевич снял тужурку, под которой оказался сюртук из добротной ткани, с чёрным бархатным воротником и погонами из золотого галуна, белый жилет и тёмно-зелёные брюки-суженки, явно форменные. А на поясе – ого! – короткая шпага. Её Андрей сразу не разглядел под тужуркой. Заметив удивлённый взгляд визитёра, особый агент улыбнулся:

– А как вы думали, к начальству едем. Нужно соответствовать…