— Как же так, Сергей Викторович? Разве так можно? А традиции? — растерялся Миневич. Да и остальные присутствующие примолкли, вроде и в стороны смотрят, но я спинным мозгом чую, что всё внимание ко мне приковано.

— Понимаете, Николай Дмитриевич, у меня в госпитале было достаточно времени над этим подумать…

А народ-то снова глаза в сторону отвёл. Каждый из них где-то в глубине души не желает оказаться на моём месте в той аварии. Нет, это не страх и не боязнь полётов, иначе бы не летали, просто неосознанная опаска. Отсюда из этой опаски и происходит вся показная авиационная бравада, традиции эти надуманные, дабы показать свою избранность и бесстрашие… Папироски, усы, бороды, позёрство. Скоро начнут в кожаных куртках по городу ходить…

— Решил, нечего здоровье папиросами гробить. Лёгкие у меня одни, других не дадут. Традиции же… Всё должно быть в меру и к месту. Мне вот в госпитале пришлось усы сбрить. Да-да, не удивляйтесь, сбрили, потому как волосы могли в рану на лбу попасть…

Взгляды офицеров переместились на мой изуродованный шрамом лоб, вильнули в стороны. А в курилке-то все примолкли, к нашему разговору внимательно прислушиваются. А то, что это я сам их сбрил, когда немного окреп, так это совсем другое дело и никого оно не касается. Продолжу.

— Это новые отросли за время вынужденного безделья. Но знаете, подумываю их тоже сбрить. Без усов лучше. Отвык я как-то от них.

А почему все взоры переместились на доктора? Это что, настолько выбивается из моего прежнего образа то, что я только что произнёс? Ведь намеревался же молчать, так нет, принесло с вопросами этого прапорщика, пристал, как банный лист к одному месту. Теперь наверняка слушок по роте разнесётся, что после аварии и удара головой о землю у поручика мозги повредились. Да и ладно. Скоро всем не до меня будет, Первая мировая на носу… А вот и командир. Скорее бы в небо, там никто с вопросами не пристанет…

Новая, необмятая кожаная куртка стоит коробом, затрудняет движения. К шлему механики тут же привинтили авиационную эмблему, прикрутили офицерский знак. Для знака места на тулье не хватило, пришлось его почти на макушку крутить. Эмблема больно много места занимает. Двуглавый орёл держит в лапах перекрещенные меч и пропеллер. На груди птицы в круге стилизованная буква «Н», Николай, выходит. Затянул ремень под подбородком, кое-как справившись с неразработанной пряжкой, нашарил глубоко под креслом привязные ремни, вытянул их наружу, вызвав неподдельное удивление механиков. Ничего, привыкайте к моим новым странностям. Ох, чую — слухов ещё больше разнесётся. Да и ладно, одним больше, одним меньше. Отныне без ремней никуда. Кстати, а почему у нас парашютов нет? Вроде бы как их уже должен был Котельников изобрести? Позже поинтересуюсь.

За спиной затарахтел роторный семидесятисильный «Гном», фанерный корпус задрожал, завибрировали, загудели расчалки. Ещё раз на всякий случай покрутил ручкой управления, посмотрел, как ходят элероны, оглянулся на руль высоты. Подвигал педалями. Работают свободно, ход лёгкий. Хватало случаев попадания разнообразного барахла под педали и тросы, приводящего к их заклиниванию. Выпускающий механик дал отмашку, разрешая движение, и тут же побежал к левой законцовке крыла. Так и порулил к укатанной взлётной грунтовой полосе, сопровождаемый с двух сторон механиками.

Видимость вперёд никакая — высоко задранный нос фанерной гондолы закрывает горизонт, приходится наклоняться вбок и так пытаться что-то рассмотреть. Кабинка двухместная, второе место впереди предназначено для наблюдателя, но у нас их пока нет. Всё обещают прислать кого-нибудь из Гатчинской авиашколы, но пока так никого и не дождались. И хорошо, что не дождались. Вряд ли при моей аварии кто-то смог бы уцелеть на переднем сиденье. Его же всмятку разбило от удара о землю, в щепки.

Развернулся с помощью механиков в начале полосы, заодно они и в роли тормозов выступают. Встали впереди крыльев, упёрлись в них руками, держат, не дают катиться. Натянул на глаза очки-консервы, поправил перчатки-краги на руках, размял пальцы, глянул вперёд, по сторонам.

Коров поблизости не наблюдается, взлёту ничего не мешает. Погодка как на заказ — ветерок слабый, почти строго встречный. Над головой чистое небо, до горизонта ни облачка, значит, и болтанки не будет. Это уже к полудню пойдёт активный прогрев почвы, появится турбулентность и начнёт образовываться кучёвка. Чуть впереди и слева у ангаров народ стоит, смотрит на готовящийся к взлёту аэроплан. За мной наблюдают? Придётся постараться не разочаровать любопытствующих.

К собственному удивлению, никакого мандража перед полётом у меня не присутствовало. От слова вообще. Ну не испытывал я страха от своего первого полёта. Был уверен в своих прежних навыках, да и многочасовой опыт на более продвинутых самолётах давал твёрдую уверенность в своих силах. Нечего раздумывать. Рукоятку газа плавно вперёд до упора — за спиной довольно затрещал моторчик, набрал обороты, даже тряска пропала. Дал отмашку руками, и механики отпустили крылья, отскочили в стороны, пригнулись, что-то крикнули неразборчиво. Да что тут разбирать-то? И так понятно, что удачного полёта пожелали.

«Фарман» рванулся вперёд!

Ага, я тоже это хотел бы увидеть. На самом деле он начал медленно разгоняться по укатанному взлётному полю, всё наращивая и наращивая скорость. Все неровности грунта жёстко ощущались, гм, позвоночником. Пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не прикусить язык от тряски. Словно на телеге еду. Наконец на педалях и ручке управления появилось хоть какое-то сопротивление, проявилось ощущение аэроплана, слияние с ним. Господи, что за неповоротливое бревно! Зато тряска практически пропала, колёса ещё катятся, но крылья вполне уверенно начали опираться на воздух.

Расслабил кисть, чуть отпустил руку, поднимая хвост и придерживая ручку пальцами, выровнял аппарат по курсу педалями, бросил быстрый взгляд на курилку. Командир смотрит. Скорость на глазок километров тридцать-сорок в час. А в верстах сколько будет? Потом пересчитаю. Вообще-то пора уже отходить от километров и на вёрсты переключаться.

Прыг, прыг и зависание. Ещё короткий прыжок, прощальный пинок земли снизу в пятую точку, словно для придания вертикального ускорения, и я подхватываю аэроплан, удерживаю его в воздухе, тут же парирую возникший крен. Ох, до чего же он дубовый!

Трава плавно уходит вниз, скорее не из-за тяги «мощного» двигателя, а из-за естественной кривизны Земли. Приборов никаких нет, всё приходится определять на глазок. Высота уже метров двадцать, можно прибрать обороты двигателя. Ещё чуть-чуть, вот так будет в самый раз. Интересно, какова скороподъёмность? Два, три метра в секунду? Или меньше? А если бы впереди наблюдатель сидел? Вообще бы еле взлетели? А-а, пустое, главное, я лечу!

Аппарат медленно карабкается ввысь, встречный ветер вжимает щёки, по губам больно лупит забравшийся на высоту какой-то жук, а моё сердце поёт от восхищения этим непередаваемым ощущением свободного полёта!

Однако пора разворачиваться. Высоты хватит, на глазок метров сто пятьдесят — двести, болтанки нет, полёт спокойный. Мотор тарахтит за спиной ровным баском, придаёт уверенного оптимизма настроению. Ручку влево, скольжение убираю правой педалью, чувствую, как начинает сопротивляться набегающий поток воздуха, бьёт по педали, старается вернуть плоскость руля направления в нейтральное положение. Нет ни триммеров, ни бустеров, сплошное удовольствие и непередаваемые ощущения от прямого физического управления. А если попробовать чуть-чуть помочь развороту и увеличить крен? Хоть и не положено так делать по Наставлению, но за руку меня никто не схватит, рядом тоже никого, так что я теряю? А навыки нарабатывать необходимо, времени впереди мало осталось. От моих собственных умений моя же жизнь и будет напрямую зависеть!