Батюшин оказался полностью прав. Им нужны были именно мои «способности». В вероятность их потери после карпатской эпопеи никто не поверил, как я ни доказывал это. Впрочем, мне бы и так никто не поверил, если бы я им рассказал всю правду.
Как и следовало ожидать, все душевные разговоры и уговоры быстро закончились, и после пары недель непрерывных жёстких допросов меня перевели в местное узилище заключённых. Или плюнули на меня, махнули рукой и списали, или поверили в мою версию с потерей памяти, так выходит? Молчать-то я не молчал, пел на допросах, словно соловей. Только пел песенку на свой мотив и на свои слова. Ну а как иначе все эти побои выдержать? Никак. И молчать было нельзя, сломали бы меня. Уж эту-то избитую истину я точно знаю… Да какая разница, поверили или списали, если результат один…
Били… Не просто били, а обрабатывали мою тушку с выдумкой, с фантазией. До пыток дело не дошло, но что значит пытки? По мне так это и есть самые настоящие пытки. Когда вроде бы и кости целы, а шевельнуться не можешь, и каждый миллиметр моего измученного тела просто вопит от боли.
В местное узилище, в простонародье называемое тюрьмой, меня подсадили к уголовникам. А ведь я уже был на пределе, чудом держался. Даже собирался с умным видом начинать пророчествовать всякую чушь, лишь бы от меня отстали с этими допросами, но…
Думал, повезло. Как бы не так.
Тюрьмы и нравы в них везде одинаковые. Даже и говорить ничего не хочу. Прибавьте к этому весьма слабое знание языка и русское подданство. Представили? Теперь понимаете, каково мне там пришлось? Да ещё когда администрация скомандовала контингенту «Фас!»…
Вряд ли я выдержал бы этот кошмар, затянись он ещё хотя бы на несколько дней. Нет, не помер бы просто так, но убили бы точно. Отбивался по мере сил, но против толпы не попрёшь. Да и не Брюс я, Ли который. Хорошо хоть до самого дорогого и больного дело не дошло, иначе бы просто осталось только сдохнуть на завшивленном тюремном матрасе. Нет, у параши я не сидел и никаким извращениям не подвергался. Потому что, как я понял, команды такой не было. Иначе бы точно заломали меня. Была в первые же дни одна такая попытка, ночью, да этого попытчика свои же с меня и стянули весьма вовремя, тут же и отметелили крепко, не дали свершиться непоправимому. У меня-то своих сил уже к тому времени и не оставалось почти. Только, было, духом воспрянул, думал всё, передышку дали, как тут же и мне досталось. За компанию, похоже. Ну и началось после этого всё по-новой… То пугали насилием — поняли, чего я больше всего боюсь, то снова били. Жестоко. Всей камерой. Но не смертельно. Костей не ломали, ливер не портили, а вот мяску доставалось по полной программе. Сейчас думаю, что тогда я на попугая был похож. Расцветкой. Такой же сине-зелёно-жёлтый… Только без перьев…
А потом мне повезло. То ли вяло тлевшему рабоче-крестьянскому восстанию подкинули в топку финансовых дровишек, то ли ещё что произошло, но по столичной округе полыхнуло. Волна народного гнева выплеснулась из фабричных окраин на местные узкие улочки, докатилась до тюремных стен и разбилась об них яростными брызгами накопленного за столетия людского гнева.
И довольно-таки скоро народная ярость утихла, волна эта откатилась назад в затихающем грохоте револьверных и винтовочных выстрелов, оставив после себя выщербленные пулями стены, быстро впитывающиеся в щели между камнями мостовой лужи крови, обломки притащенной отовсюду и сейчас разбитой мебели, и лежащие то тут то там редкие мёртвые тела горожан и единичные служителей закона. А вместе с освобождёнными узниками местной монархии в этом отступлении схлынувшей пены оказался на свободе и я. Оборванный и ободранный со всех сторон, избитый, еле дышащий, без денег, без документов, без более или менее приличного знания языка.
А ведь во время прошлого нашего визита сюда была у меня светлая мысль подучить английский. Была… Но, как и многие светлые мысли, не нашла она своего логического завершения. Короче, ничего я не выучил, а то, что знаю, знаю ещё из той своей жизни.
Доковылял на подгибающихся до искорёженных тюремных ворот — силы-то и закончились. Прислонился боком к холодной каменной стене, отдышался, захлёбываясь чистым воздухом свободы. После тюрьмы чистым. Ну и огляделся по сторонам, когда перед глазами чёрные мушки плясать перестали. Огляделся, вдохнул кислородика изо всех сил, так что даже рёбра хрустнули, задержал дыхание и заторопился-заковылял вперёд.
Потому что буквально в двух шагах от меня шарил по карманам лежащего на каменной мостовой мёртвого тела как раз тот мой неудавшийся насильник. Нельзя такое никому прощать! И я не собирался. Два шага показались вечностью. Очень уж опасался, что он меня заметит. Повезло, что тут скажешь… Он хоть и оглядывался периодически по сторонам, но вот за спину себе и не смотрел. Оно и понятно, за спиной-то тюрьма разгромленная и уже опустевшая. Ну какая там может быть опасность? Никакая… Это если про меня забыть…
Доковылял. Незамеченным. И с ходу, не разбираясь, просто упал ему на сгорбленную спину. Сил у меня не оставалось, это я прекрасно понимал, как понимал и всю тщетность равного и честного противоборства. Какое, к чертям, противоборство? Поэтому на последнем издыхании просто вцепился одной рукой в грязную паклю спутанных волос, отклоняя всей своей навалившейся массой его голову в сторону. А второй — в плечо…
Прекрасно понимая, что в отличие от меня сил у этой твари сейчас на таких, как я, десятерых хватит… И шанс у меня всего один единственный… И последний…
И, ни капли не раздумывая, вцепился зубами в такую же грязную, как у меня, в такую же наверняка вонючую шею, хрипя и задыхаясь от ненависти и злобы к нему, к самому себе, к тому, что я сейчас делаю. Вру, только месть! Остальное не имеет значения…
Отвалился, когда тело подо мной перестало даже подрагивать в последних судорогах…
Выплюнул изо рта кусок чужого склизского мяса, отхаркнулся горячей солёной кровью и побрёл прочь по улице, утираясь на ходу остатками рукава, сворачивая в первый же переулок, уходя всё дальше от тюрьмы и от центра города, каким-то звериным чутьём выбирая нужное направление и подбираясь ближе и ближе к окраине…
Самолёт свой искать не стал и даже попыток таких не делал. Какой самолёт? Меня же наверняка будут искать, особенно на аэродромах — ничего ещё не закончено. Даже если и найду его на каком-нибудь лётном поле, а их вокруг столицы предостаточно, то это ещё ни о чём не говорит. Скорее всего, меня там будут ждать с распростёртыми объятиями и весьма обрадуются моему появлению.
И в городе оставаться по этой же причине никак нельзя. Но, пока тут царит неразбериха, пока полиция боится показывать нос на улицу, пока не нагнали войска, есть неплохой шанс убраться прочь. Правда, днём идти не рискнул. В отличие от местных, не знаю ни города… Да ничего не знаю!
Пришлось забиться в какую-то мусорку и пересидеть остаток дня в ней, прячась от редких прохожих и вездесущих мальчишек. Жрать хотелось неимоверно. Была такая надежда хоть здесь чем-нибудь съедобным поживиться, да обломался. Здесь даже местные крысы ничего существенного не находили, кроме дохлых кошек… А это даже для меня перебор.