И был прав! И снова здесь подействовало проклятие Хлориана Теоретия Ляпостола – предупреждения Лема тогда проигнорировали. Его, разумеется, воспринимали как авторитет, но с авторитетами часто на практике получается так, что мы вежливо их слушаем, когда они говорят, а потом поступаем по-своему.

Так же было тогда и со мной. Как и многие представители моего поколения, я тогда смотрел на будущее Польши, мира, технологий и вообще всего с огромным оптимизмом, который сегодня тревожно напоминает оптимизм, с которым Самюэль Лем смотрел на будущее польского Львова в межвоенное время. Понятно, что мне тоже много чего не нравилось, но я верил, что в общем и целом всё идёт в хорошем направлении.

«Осмотр на месте» Лема я (и не только я!) интерпретировал так, словно это была первая версия романа, которую Лем уничтожил в 1979 году. Империя Люзания была для меня простой аллегорией Запада, а потому 1989 год казался мне глобальным триумфом Люзании. Я представил это видение Лему, чем пробудил его протест – он ответил мне словами, мудрость которых я понял намного позже.

Он утверждал, что я упрощаю его роман, потому что Люзания – это не аллегория западных ценностей, а их пародия. «Я хотел показать, что открытое общество не такое уж и открытое, потому что всё в нём решают деньги», – сказал он тогда. И оно ненамного лучше, чем общество, в котором всё решает какой-то диктатор.

Когда я хотел услышать от Лема что-то хорошее на тему новых технологий, то услышал известную мне из фельетонов в «PC Magazine» тираду на тему вредного контента интернета и язвительное замечание, что технологии упрощают террористам возможность «взрывать самолёты». «Я не имею ничего против прогресса, только предостерегаю, что люди используют его главным образом для того, чтобы сделать другим плохо», – подытожил писатель.

Я не полемизировал с ним, так как интервью должно помочь читателю познакомиться со взглядами того, кто отвечает на вопросы, а не журналиста, который их задаёт. Хотя, разумеется, я с Лемом тогда не соглашался и даже – сегодня мне стыдно за это! – написал в газету полемику с ним, в которой защищал оптимистические позиции[471].

В этой полемике я задавался вопросом: «Почему Лем отказывается от своего оптимизма именно тогда, когда его оптимистическое утверждение, что диктатура должна пасть, потому что глупость должна проиграть в борьбе с мудростью, наконец, подтвердилось?» Не прошло и года, как наступило 11 сентября 2001 года – первое и, к сожалению, далеко не последнее доказательство, что Лем был прав, а XXI век будет выглядеть так, как он предвидел, а не как в оптимистических видениях девяностых. Глупость сегодня триумфует, мудрость – терпит поражение.

В каком-то моменте разговора нас прервала летняя гроза, которая прошла над Краковом. Молния ударила совсем близко, и вдруг в доме в Клинах погас свет. Лем оживился, как будто получил какую-то хорошую новость. «Подождите секунду, я сейчас включу генератор!» – выпалил он и буквально выбежал из кабинета. Через мгновение раздался ужасный грохот, как будто от корабельного двигателя – как я позже узнал, это и был грохот корабельного двигателя. Лем вернулся счастливым.

Как я узнал много лет спустя[472], Лем долго медлил с решением вернуться в Польшу, а Томаш и Барбара, в свою очередь, не могли этого дождаться. Писатель придумывал много искусственных барьеров и напоминал, что при всех своих недостатках жизнь в Вене имеет много преимуществ. В Вене гораздо проще был доступ к мировым медиа, и там не выключали свет по любому поводу (или вовсе без повода).

Семья искала всяческие способы опровергнуть эти доводы. Проблема оторванности от мировых медиа была решена с помощью установления на крыше новой гигантской спутниковой антенны, на монтаж которой было тогда выдано специальное министерское разрешение. Сегодня, во времена цифрового телевидения, эта тридцатилетняя антенна бесполезна, но её демонтаж слишком дорогой, более того – она являет собой нечто наподобие памятника – ретрофутуристического напоминания, что в восьмидесятых годах ХХ века считалось современным.

Куда хуже было с отключением света, который действительно был проблемой всех пригородов аж до вступления Польши в Евросоюз, что повлекло за собой модернизацию инфраструктуры. Живя много лет под Варшавой, я сам помнил, что, когда приближалась гроза, нужно было всё сохранить и выключить компьютер, потому что вот-вот снова выключится свет – дай бог, чтобы в этот раз только на час, а не на всю ночь, потому что бывало и такое.

Сегодня эти проблемы решаются просто – покупается любой удобный генератор в любом строительном магазине. В ПНР, однако, таких продуктов на рынке не было. Не говоря уже о том, что не было самого рынка.

По спецзаказу Лема и снова со специальным министерским разрешением была изготовлена определённая конструкция на Заводе железнодорожной автоматики Польских государственных железных дорог. Я не называю это «оборудованием», потому что это не совсем то, что можно перенести в другое место и включить там. Это не продукт массового производства – это уникальная единоразовая конструкция, требующая собственного помещения – отдельного сарая на заднем дворе.

Сарай скрывал в себе инсталляцию, напоминающую декорации старого фильма science fiction. У неё были старомодные регуляторы, часы и идентификационные пластины; приводилась в действие корабельным двигателем, выхлопная труба которого эстетично была встроена в каминную трубу, выходящую из сарая. Я могу представить себе, сколько радости Лему – который ведь никогда так и не перестал быть тем мальчиком из «Высокого Замка» – приносил каждый повод поиграться такой Машиной.

Равно как спутниковая антенна на крыше, машина уже много лет стоит неиспользуемая. Она являет собой очередную достопримечательность дома Лема, хоть и вполовину не так удивительную, как сам дом.

Когда я побывал в нём впервые в жизни, моё чувство ориентации – как правило, оно меня не подводит – покинуло меня почти сразу. Дом полон антресолей – полуэтажей, четвертьэтажей, одна-третья-этажей и полутораэтажей, между которыми проходят ступени, порой одновременно ведущие вверх и вниз, как на картине Эшера. Сквозь этот лабиринт я пробрался только потому, что пользовался секретными рекомендациями Барбары Лем – «сейчас влево, потом вверх, потом вправо и сейчас уже прямо».

В конце концов я оказался в кабинете писателя – том знаменитом, известном по большинству фотографий – с гигантской библиотекой, в которой к части книг нужно подниматься по лесенке. С тех пор я бывал в его доме ещё несколько раз и успел понять несколько его секретов: например, некоторые тайники – узкие, тесные и тёмные, втиснутые под лестницей или между половинчатыми этажами и скрывающие старые печатные машинки или запас бумаги.

Я не знал тогда истории этого дома, такой же сложной, как и сам Лем, но при этом демонстрирующей, как невероятно история переплела судьбу Польши и жизнь Лема, и не в каком-то эфемерном метафизическом смысле, но в самом что ни на есть реальном – в этом конкретном случае вполне материальном, из кирпича и цемента.

В отличие от первого дома Лемов в Клинах, в котором от решения о покупке до переезда прошли месяцы, этот второй дом строился целых десять лет, на протяжении которых не было понятно, кто и когда здесь будет жить. Но по порядку.