– Да не я – как в плен попали, так и не попить было. Не давали, – откликнулся тихо сосед.

– Что, вообще воды не давали? – уточнил Семенов.

– Да другие могли попить, когда у речки ихние танки пропускали, а я на себе свояка тащил – не поспеть было, – виновато сказал невидимый сосед.

– Какого свояка? – не понял Леха.

Семенов дал ему незаметного в темноте тычка, и потомок заткнулся.

– Моего свояка. Нас обоих призвали на эти чертовы сборы, служили вместе, а тут ему ногу прострелило, ходить не может сам. Не бросать же… – шелестящим сухим голосом пояснил невидимый сосед.

– Ясно. Вас переписали, допрашивали? Кормили за эти три дня? – задал интересовавшие его вопросы Семенов.

– Нет, – коротко прошелестел невидимый.

– Ладно. Если что нам полезное скажешь – отдам воду, – решил боец.

– Да чего я полезного знаю-то? Я ж рядовой, – пригорюнился голос.

– Зато вы в плену уже третий день.

Некоторое время невидимый думал, молчал. Семенов ощутил сопение над ухом, въедливый запах табачища – это Жанаев присунулся поближе, тоже заинтересовался, значит.

– Ну что могу сказать… – прошелестел голос – тех, кто идти не может, германцы добивают прямо на дороге. Если упал и встать не смог – кончают. Мы ж сзади были, видел свояк своими глазами.

– Стреляют?

– И стреляют. А еще в конвоирах был такой молокосос – вот тот штыком порол. Нравилось ему.

– Он сейчас в конвое, этот сопляк? – почему-то заинтересовался артиллерист Середа.

– Не. Конвой уже дважды менялся. Но все равно: упал и встать не можешь – значит, конец.

– Понятно, в голову колонны вставать лучше. Тогда сам темп задашь, как идти, – прикинул Семенов.

– Оно конечно. Только вот замятня была позавчера – один конвойный два пальца показал, когда строились мы после ночевки, а другой – баяли, кто видел – три. Наши и замешкались – по двое строиться или по трое. А германцы вроде как рассердились на такую непонятливость – и из автоматов… да прямо по живым людям. Смеялись потом. Они вообще веселые. Понятно, верх-то ихний.

Тут шепот прервался чем-то непонятным у закрытых ворот амбара. Вроде как кто-то из пленных начал в них стучать, а кто-то тут же настучал ему самому по зубам и прекратил шум. Звук, во всяком случае, показался Семенову именно таким.