Брэм Стокер (1847–1912) был плодовитым автором, но в канон литературы ужасов вошли только четыре его романа («Дракула», 1897; «Драгоценность Семи Звезд», 1903; «Леди в саване», 1909; «Логово белого червя», 1911) и опубликованный (по инициативе вдовы) после смерти писателя сборник рассказов «Гость Дракулы» (1914). Первый из романов Стокера со временем стал парадигматическим вампирическим текстом. Во втором он нашел другой источник ужасного: противостояние современного человека и египетской мумии. В третьем романист снова обратился к проверенной теме — вампиризму. Притом Стокер явно желал избежать самоповторов: в «Дракуле» вампир — кошмарный враг, в «Леди в саване» — союзник; в «Дракуле» западный мир ответил на вампирическую угрозу белой магией, в «Леди в саване» — наукой (неординарно понятой). Наконец, второй вампирический роман построен на особом игровом эффекте, обусловленном, во-первых, синтезом различных жанровых традиций (социальный, готический, научно-фантастический, эзотерический и т. п. романы) и, во-вторых, апелляцией к читателю, знакомому с образом жизни зловещих кровососов по первому роману. В этом отношении правомерно говорить, что «Леди в саване» — продолжение «Дракулы» («Дракула»-II). Дракула обрел вечный покой…

Пролог

…но Вампир вернулся.

Роман «Леди в саване» открывается захватывающим прологом. Команда и пассажиры итальянского парохода — недалеко от «места, известного как „Иванова Пика“», на побережье Синегории — стали очевидцами фантастического феномена: они наблюдали «крохотную женскую фигуру в белом, несомую неведомым течением в маленькой лодке, на носу которой мерцал слабый свет, напоминающий блуждающий — кладбищенский — огонек!». Некий мистер Питер Колфилд (эксперт в оккультизме) свидетельствовал: «…я понял, что лодка была такой странной формы, что могла быть только затонувшим судном и что женщина, которая стояла на нем, одета в саван».

Эпизод подан как вырезка из «Журнала оккультизма» (за январь 1907 г.), а весь роман построен при помощи «полифонического» монтажа якобы документальных свидетельств, аккуратно датированных и принадлежащих разным персонажам: «Стокер искусно сочетает письма героев (эпистолярная форма — черта национальной литературной традиции, заложенной английским классическим романом XVIII в.), их дневники и записки, которыми они обмениваются, с вырезками из газет и деловой корреспонденцией».[1] Этот композиционный прием был (как полагают исследователи) заимствован автором из классического романа тайн «Женщина в белом» (1860) Уилки Коллинза и апробирован Стокером еще в «Дракуле».

Вообще, оба вампирических романа Стокера функционируют в напряженном текстуальном диалоге с Коллинзом.

Сюжет романа «Женщина в белом» начинается почти мистической встречей протагониста — пафосного юноши Уолтера Хартрайта — с таинственной незнакомкой: «Я дошел до перекрестка. Отсюда четыре дороги вели в разные стороны: в Хемпстед (так!), откуда я шел, в Финчли, на запад и в Лондон. Я машинально свернул на последнюю. Я тихо брел по пустынной, озаренной луной дороге <…>. Вдруг вся кровь моя оледенела от легкого прикосновения чьей-то руки к моему плечу. <…> Передо мной, как если бы она выросла из-под земли или спустилась с неба, стояла одинокая фигура женщины, с головы до ног одетая в белое. На ее лице, обращенном ко мне, застыл немой вопрос — рукой она указывала на темную тучу, нависшую над Лондоном. Я был так потрясен ее внезапным появлением глухой ночной порой в этом безлюдном месте, что не мог произнести ни слова».[2] Однако выясняется, что хотя девушка по имени Анна Катерик исполнена тайн и производит впечатление безумной, но она никак не относится ни к вампирам, ни к привидениям. В следующий раз Уолтер Хартрайт пересекся с ней снова при мистических обстоятельствах: в небольшом городке испуганные дети заговорили о призрачной фигуре в белом, которая разгуливает по кладбищу. И снова привидение оказалось лишь несчастной гонимой жертвой, человеком из плоти и крови.

В романе «Дракула» именно на кладбище в Хемпстеде находилась могила вампирессы Люси Вестенра. Оттуда она ночами выходила на кровавую охоту, о чем сообщала (согласно Стокеру) «Вестминстерская газета»: «В окрестностях Хемпстеда происходят события, уже знакомые нам по аналогичным историям, опубликованным в газетах под заголовками „Ужасы Кенсингтона“, „Женщина-убийца“, „Женщина в черном“. В последние два-три дня отмечены несколько случаев, когда дети надолго пропадали из дому и возвращались с прогулок очень поздно. Во всех этих случаях пострадавшие слишком малы, чтобы связно рассказать о приключившемся с ними, но все они говорили, что их „фея заманила“».[3] И у Коллинза, и в «Дракуле» с призраком (мнимым — в первом случае, реальным — во втором) встречаются дети.[4] У Коллинза призрак — женщина в белом платье, в «Дракуле» — «женщина в белом саване».[5]

С учетом подобного интертекстуального фона «проницательный читатель» пролога к роману «Леди в саване» обязан задуматься над тем, какой «класс» существ — живые, привидения, не-умершие и т. д. — представляет очередная «женщина в белом». По тонкому замечанию исследователя, «это роман об уровнях интерпретации, где ничто не есть то, чем кажется, и где читатель, как и персонажи, постоянно рискует неправильно истолковать ситуацию, в которую автор помещает нас».[6]

Автор, скорее, намекает на сверхъестественный уровень интерпретации, что, впрочем, отнюдь не тождественно неправдоподобности и не отрицает солидной научности. Ведь источник сведений о «леди» — специальная оккультная литература («Журнал по оккультизму»), эпидемически распространившаяся в Европе (прежде всего в англоговорящем мире) в последней трети XIX в. Симптоматичны воспоминания об этом времени Г. Майринка: «Чтобы расширить свои знания, почерпнутые в основном из весьма пестрой и, как я уже тогда догадывался, малокомпетентной англоязычной литературы, я завязал множество самых различных связей, прежде всего меня интересовали люди, которые, по слухам, располагали достаточно серьезными сведениями об этой древнейшей традиции, — к примеру, с известной в своих кругах Анной Безант, президентом Теософического общества в Адъяре».[7]

Действительно, научно-техническая и социальная революции, кризис позитивизма и буржуазного общества, потрясающие успехи этнографии и т. д. — в их резонирующем прессинге — создавали впечатление глобальной смены мировоззренческой парадигмы. В частности, сформировался общественный интерес к спиритизму, к, так сказать, «психическим феноменам», которые традиционно квалифицировались как суеверие и которые мистически настроенные интеллектуалы теперь стремились объяснить, соединяя методы классической науки и оккультного знания.

Е. П. Блаватская декларировала в «Разоблаченной Изиде» (1877): «Хаос древних; <…> огонь Гермеса; огонь св. Эльма древних германцев; <…> огненные языки Св. Троицы; неопалимая купина Моисея; огненный столп в „Исходе“ и „горящий светильник“ Авраама; <…> звездный свет розенкрейцеров; Акаша индусских адептов; астральный свет Элифаса Леви; <…> атмосферный магнетизм некоторых натуралистов; гальванизм и, наконец, электричество, — все это лишь различные наименования для многих различных проявлений или воздействий той же самой таинственной, всепроникающей Причины…»[8] При таком подходе изобретения Эдисона и Белла (телеграф, телефон) функционировали как доказательства «древних исторических повествований, касающихся некоторых секретов во владении египетского жречества, которое могло мгновенно сообщаться между собой в течение празднования мистерий из одного храма в другой, несмотря на то, что один храм находился в Фивах, а другой — в другом конце страны».[9]

В ряду «психических феноменов» рассматривался и вампиризм: «Славянские национальности, греки, валахи и сербы скорее усомнятся в существовании своих врагов турок, нежели в факте, что существуют вампиры. Бруколак или вурдулак, как последних называют, слишком знакомый гость у славянского очага. Даровитые писатели, люди большой проницательности и честности, трактовали этот предмет и верили в него. Откуда же тогда взялось такое суеверие? <…> Первый путь — путь объяснения феномена физическими, хотя и оккультными причинами <…>. И спиритуалисты не имеют права сомневаться в правдоподобности этого объяснения. Второй путь — это план, принятый наукою и скептиками. Они категорически все отрицают».[10]

Развивая методологию «спиритуалистов», Стокер сочувственно изображал в романе обновленную картину мира: от строгого исследования «психических феноменов» — до чудес современной техники (в том числе военной).

Введение в вампирологию